Интервью Олега Корытова и Константина
Чиркина
с Анатолием Ивановичем Зуевым
Литобработка Игоря Жидова
Набор текста Светлана Спиридонова
Подполковник запаса А.И.Зуев, кавалер
орденов Красное Знамя и Знак Почета
Я, Зуев, Анатолий Иванович, полковник в
отставке. В прошлом — летчик-истребитель, родился 17 ноября 1933 года, в
моем любимом городе Ленинграде.
Отец из крестьян. Уехал с деревни и работал на заводе «Красный треугольник».
Дослужился там до мастера. Мама тоже работала на «Красном треугольнике». Они
из одной деревни, в 1932 году, здесь, в Ленинграде, поженились. А в 1933
году родился я. Мы жили на набережной Обводного канала – отец там от завода
квартиру получил…
— Как пережили блокаду Ваши родители?
Расскажу, как в блокаду...
В июне 1941 мы были в деревне у отца родителей, у дедушки моего. Бегали мы с
братом, брат на четыре года меня моложе, забегаем домой, а там народу… И все
кричат:
— Война!
Мать говорит деду:
—Я еду в Ленинград.
Дед мой старый, дожил до девяносто семи лет, матери говорит:
— Тонька, брось, германцев мы, — так прямо говорит, — распи…деклешим быстро.
Оставайся здесь.
Мать говорит:
— Нет, я еду в Ленинград.
И мы поехали в Ленинград. Отца дома не оказалось, он уже в казармах был.
Отцовские казармы были недалеко от дома.
Мать забирали рыть окопы под Лугу. А куда нас деть, и мы с ней. Мне восемь
лет, брату вообще четыре года. Мать роет окопы, ну, а мы там же, рядом. Там
я впервые увидел воздушный бой, два истребителя дрались. Смотрим, один
задымил и пошел вниз. Все мальчишками побежали и кричали:
— Ура!
Мы так воспитаны были, если сбили, то, конечно, немца. Прибежали, и я, как
сейчас помню, вскочил на плоскость, а у летчика голова качнулась, и мы
подумали — жив. Мы не знали, как фонарь открыть. Прибежали взрослые, открыли
фонарь, вытащили летчика. Оказалось, наш советский летчик, старший
лейтенант.
И вот представляете, наверное, это был юношеский максимализм. Но я на том
месте, где похоронили этого летчика, дал клятву, что я стану летчиком.
— Когда окопы копали, бомбежки были?
А как же, как сейчас помню, все бросались
в окоп, а мать еще лопатой голову прикрывала. А потом мы все смеялись…
По-моему, в середине августа вернулись в Ленинград. А 8 сентября кольцо уже
было замкнуто вокруг Ленинграда.
— А попыток уехать из города не делали?
Попыток не было. Хотели нас без родителей
в детдом, в Тихвин эвакуировать. Но мать прибежала на вокзал, забрала нас и
мы остались. Всю блокаду мы по существу прожили там.
— Слышал неоднократно, что одно время
школьников эвакуировали «втихаря» от родителей.
Я никогда такого не слышал, нет.
Эвакуировали детей только с согласия родителей. «Втихаря»? Про такое я даже
не слышал.
Всю блокаду мы были в городе… И уехали к отцу, к месту его службы, летом
1944 года, после освобождения Бреста. Отец в Бресте служил. Вот, мы туда к
нему приехали, отец у меня был ранен, и его взяли работать в НКГБ.
— В НКВД, наверное?
Нет, НКГБ. Народный комиссариат
государственной безопасности. А НКВД — это внутренних дел. В Бресте я прожил
с родителями до 1950 года. В 1950 году украл у них четыреста рублей денег и
рванул в Одессу, поступать в летную школу. Отец не хотел…
Курсант Зуев у Як-18
— Вы закончили школу?
В 1950 году я закончил семь классов, и
сбежал в Одессу. В Одесскую специальную среднюю школу. В ней учились с
восьмого по десятый класс. Десять классов заканчивали и отправляли в
училище. Мы в этой Одесской специальной средней школе получали «азы»
авиации.
— А как Вы узнали про эту школу? Вы же
не просто так сбежали?
Конечно. Приехал товарищ в отпуск.
По-моему, Коля Леонтьев. Он и говорит:
— Если ты хочешь летать — приезжай к нам.
Курсантская группа на фоне Як-18
— А ни в аэроклубе, нигде не занимались
до этого?
Нет, никакого аэроклуба, ничего, прямо в
эту спецшколу. Я сбежал от родителей… В общем, я считаю так, мне везло на
хороших людей.
Я сдал все экзамены на «отлично». Прохожу медкомиссию, все нормально. Вдруг
меня врач-терапевт, женщина молодая, спрашивает:
— А какое у Вас давление, юноша?
Я говорю:
— Доктор, я в первый раз в жизни вижу этот аппарат, и ничего не знаю.
— А ты отдыхал?
— Да, отдыхал. Я целый день на море купался.
Она улыбнулась. Другая бы проверила давление, пацану семнадцать лет, а у
него уже давление повышенное – забраковала бы.
— Вот что сынок иди домой, завтра придешь.
Я пришел, на следующий день. Она говорит:
— Вот теперь, сынок, у тебя давление нормальное.
Так я медкомиссию прошел… Осталась мандатная комиссия.
На следующий день я в волейбол играл. Я спортсмен был, легкой атлетикой
занимался. Худой был. И вдруг мне кричат:
— Зуев, к начальнику школы!
«Что ж я натворил-то?» Ну вот, захожу:
— Ну, садись, сынок.
Я сел.
— Ну, экзамены все сдал на «отлично», молодец. Медкомиссию прошел. Ну, а
родители не возражают?
Я говорю:
— Нет, не возражают.
И он, как сейчас помню, кулаком по столу:
— Вон отсюда, мерзавец! В летчики набиваться приехал! Его родители по всему
Союзу разыскивают!
Вы представляете мое состояние — все оборвалось. Я заплакал и пошел. Потом,
как думал, если бы у него кабинет оказался короче, я ушел бы. Я только так
взялся за ручку двери, он:
— Стой! Иди сюда. Что ты сопли распустил? Летать здорово хочешь?
— Хочу.
— Дай родителям телеграмму, что поступил в летную школу.
Я говорю:
— Денег нет.
Он достает десять рублей, червонец:
— На, потом отдашь.
Я родителям сообщил и начал учиться в этой спецшколе. На втором курсе у нас
на пляже погибло человек пятнадцать курсантов.
— А каким образом?
Морская мина подплыла, они ее начали там…
Она взорвалась… Ну, пацаны неопытные. И еще многие калеками остались…
Я закончил десятый класс и уехал в Ленинград, поступил в Ленинградский
аэроклуб. Закончил его. Отец вернулся в 1953 году. С аэроклуба нас направили
в Кузнецк, это в районе Пензы.
Курсанты перед прыжками: Шанкин, Зуев,
Аверьянов, Никитушкин, инструктор Аскольд Васильевич Козлов (в галифе)
— А где этот Ленинградский аэроклуб
находился?
А возле цирка, на Садовой улице. Но мы не
летали, мы только теорией занимались… Я совершил первые полеты на «Як-18» в
Кузнецке, и там аэроклуб был.
— Скажите, а сразу на «Як-18»? Или еще
«У»-шки были у Вас?
Мы сразу на «Як-18», тогда еще хвостовые
дутики были. Потом «Як-18» сделали с передним колесом. Так сказать,
приближали к настоящим истребителям. Ну, вот я закончил аэроклуб, и попал в
Армавирское училище. Там началось: после «Як-18» - «Як-11», потом «МиГ-15» и
«МиГ-15Бис». Закончил училище по первому разряду.
— Какое звание получили, по окончанию
училища?
Все выпускники получили звание лейтенант.
— В каком году Вы закончили училище?
С Ленинграда я приехал в 1953 году.
Армавирское высшее военное училище летчиков — АВВУЛ закончил в 1955 году.
Младший сержант Зуев
— У Вас среди преподавателей ветераны
Великой Отечественной войны, либо Корейской войны, были?
Участников Корейской у нас не было. Но у
нас все были фронтовики. Командир эскадрильи майор Мельников воевал. Мой
командир звена тоже воевал, они учили нас на «Як-18», потом на «Як-11».
— В 1953 году Сталин умер…
Да. Стоял у его бюста в нашем клубе, в
почетном карауле.
— Каково было Ваше отношение к партии и
к Сталину лично, сейчас и тогда?
Самое положительное. Я считаю его
выдающимся деятелем нашей страны. А тогда тем более. Стояли в почетном
карауле у бюста его. Это был март месяц…
— Стояли с оружием?
Без оружия. У бюста его в Ленинской
комнате по очереди менялись. Люди заходили. Музыка играла.
Мы ему благодарны даже за его крылатое выражение о летчиках: «Летчик — это
концентрированная воля, характер, умение идти на риск. Говорят, смелость
города берет. Но не менее важно еще и знание».
Я запомнил его слова на всю жизнь.
Выпусники 1955 г.
— В 1955 году Вы закончили училище, и
куда дальше?
А вот дальше… Мы заканчивали, и пока
ничего еще не знали. Стояли мы тогда в станице Бороновская. Повезли нас в
Армавир мерку снимать, чтобы шить форму. Шили в ателье индивидуально на
каждого. И шинель, и китель, и брюки, все. Недели через три поехали на
первую примерку.
Старшина кричит:
— Зуев!
— Я!
Выносят мне военно-морской китель, брюки, шинель, китель белый… Значит, я
поеду в морскую авиацию. Форму примерили…
Сдаем государственные экзамены. Приехала комиссия, во главе с командиром
корпуса Героем Советского Союза, генералом Хлусовичем. Хлусович — белорус.
Сначала техника пилотирования…
Нас построили. Стоит наша эскадрилья, сорок пять человек курсантов. Стоят
наши инструктора. Подбегает ко мне командир звена Владимир Николаевич
Катькалов. Кулак мне показывает, и матом:
— Сивый, … твою мать … с генералом полетишь. Смотри, не обосри казачество!
«Сивый» — это у меня кличка была. Я белый-белый был.
Сажусь на спарку. Нужно было выполнить три элемента: слетать в зону с
проверяющим, выполнить полет на боевом самолете на стрельбу по наземным
целям, и два полета по кругу.
— Это все на одном самолете? Или…
«УТИ МиГ-15» — двухместный самолет, на нем
полет в зону с проверяющим. А на стрельбу и два полета по кругу на боевом
«МиГ-15».
Пришел в зону:
— Разрешите выполнять задание?
— Давай, сынок, давай.
Отпилотировал, пришел, сел. Заруливаю на стоянку, смотрю, эскадрилья стоит.
Все: курсанты, инструктора, командир эскадрильи — Михаил Иванович Кузнецов
стоит во главе. Я жду когда проверяющий выйдет с задней кабины, подхожу:
— Товарищ генерал, разрешите получить замечания.
Он мне:
— Пойдем.
Проводит меня перед строем и обращается генерал к командиру:
— Комэск, если у Вас все курсанты летают как этот, то у Вас проблем сдачи
государственных экзаменов не будет. Я ему ставлю оценку «отлично».
Курсанты Армавирского училища 1955 года
выпуска
— А что из себя представляет полет в
зону?
Взлет. Приходишь в определенную зону,
размером примерно пятнадцать на двадцать километров. Приходишь,
докладываешь:
— Зону занял.
И начинаешь выполнять задание: вираж влево, вираж вправо. Пикирование,
горка. Пикирование, горка. Переворот, петля, полупетля. Бочки. Потом
спираль, заходишь на посадку и садишься. Вот это называется полет в зону.
Еще нужно было выполнить полет на стрельбу, на полигон. Заряжали двадцать
патронов. Пришел на полигон, нашел мишень, «шварк» по ней… Сажусь, ко мне
уже бегут:
— Сивый, у тебя шестнадцать попаданий!
А было так: из двадцати патронов — восемь попаданий — «отлично», пять
попаданий — «хорошо», три попадания — посредственно. Ну а если меньше трех
то — «двояк». Посчитали — я всадил в мишень шестнадцать штук.
Сдал два полета по кругу тоже на «отлично». Сел. Тут прибегает инструктор
мой, Александр Васильевич Козлов и говорит:
— Сивый, видишь, вон там самолет стоит? Курсант Данилкин слетал на тройку в
зону, отстрелялся на двойку. Если сейчас еще и полет по кругу выполнит
плохо, то его отчислят с училища. А человек два года отучился. Давай в
самолет, с позывным Данилкина выполнишь два полета по кругу.
Я побежал, сел в самолет, с позывным Данилкина, выполнил два полета по кругу
на «отлично».
А Паша Данилкин… Я считаю, что виноват в его смерти. Выпустили его, и он на
первом же году службы погиб… Ну не каждому дано летать.
Наверное, ему не нужно было летать. А тащили… Два года человек проучился,
керосину на него потратили много, а выпустить летчика — не выпустили. И он
погиб…
Я служил на Балтике, и вдруг узнаю: Паша Данилкин разбился. Мне ребята
говорили:
— Вот так вот, если бы ты отказался…
Я отвечал:
— Как я мог отказаться?
— Он сам полетел бы, получил бы «двояк», не стал бы летчиком, но остался бы
жив.
Такая судьба…
Теперь готовимся теорию сдавать, да. Аэродинамику, самолет, штурманскую
подготовку…
Курсанты на отдыхе
— Насколько я знаю, у нас всегда любили
преподавать летчику конструкцию самолета до последнего болта. А надо ли это
было?
В общем-то, надо. Бывают такие случаи.
Смотрели фильм «Балтийское небо»? Вот там летчик вышел из самолета,
спрашивает у пацана:
— У тебя копейка есть?
Там что-то заело, он копейку вставил, и запустил двигатель, взлетел. Летчик
обязан знать материальную часть.
— А у американцев, у немцев считалось,
что знание матчасти — это дело техника...
Глубокие знания технические, как собрать,
разобрать и т.д., конечно. Но общий принцип работы всех систем летчик должен
знать.
— Но у нас летчика учили как техника.
Эти знания Вам в жизни пригодились?
Если по честному сказать — нет. Никогда не
пригодились. Прилетишь — техники спрашивают:
— Какие замечания, товарищ командир?
Сказал, и пошел. А они быстренько всё исправят…
Ну вот, сдаем государственные экзамены по теории. Те, кто закончил на
отлично технику пилотирования и наземную подготовку — выпускался по первому
разряду, а значит, имел право выбора округа, или флота, если — моряк.
Я все экзамены сдал, остались уставы. Достал билет — мне все понятно. А у
меня дружок был, Алик Кирш, латыш, хороший парень. Я ему что-то подсказал. А
экзамены по уставу принимал полковник с Северокавказского округа, он заметил
это:
— Товарищ курсант, я Вам снижаю на балл оценку.
Я выхожу к ответу, оттарабанил.
— Идите. Вам четыре.
Выхожу, командир звена:
— Ну что, Сивый?
Я говорю:
— Четверка.
— Мать-перемать, ты чё?!
Каждому командиру хочется, чтобы его летчики сдавали на «отлично». Капитан
Катькалов зашел к этому преподавателю, выходит, и говорит мне:
— Заходи!
Захожу.
— Ладно, если ответишь на вопрос, я тебе поставлю «отлично». В казарме бачок
налитый водой, кружка на цепочке. Какой длины должна быть цепочка?
Чёрт побери, в Уставе вроде этого нету. Прикидываю: в летчики ниже, чем метр
пятьдесят пять, и выше, чем метр девяносто не брали.
— Цепочка должна быть один метр двадцать сантиметров.
— Ну, иди. За храбрость я тебе поставлю пятерку. Но запомни, цепочка должна
быть длиной не более восьмидесяти сантиметров.
Вот так я по первому разряду закончил училище. Мне мой инструктор говорит:
— Если хочешь загорать, иди на ЧФ. Если хочешь далеко от Родины, давай на
ТОФ. Ну а если хочешь быстро стать летчиком — только на Балтику.
Ну и я дал раппорт на Балтику.
— А почему «если хочешь стать летчиком»
— то на Балтике?
А потому что на Балтике самая капризная
погода, туманы… А дальше - резко-континентальный климат… Кстати, я
действительно быстро стал летчиком второго класса.
— Куда Вы пришли?
В город Мамоново…
Удостоверение выдали, форму одели. Торжественный выпуск. Генерал-майор
Гейбо, Герой, начальник училища вручает нам погоны, мы тут же их пришиваем,
и садимся на поезд. Едем в Армавир, потом на Сочинский поезд. Нас,
ленинградцев, оказалось семеро моряков, и четверо сухопутных, они не попали
на флот. Ну устроили пьянку. Месяц отпуска, потом поехал на Балтику служить.
Приехали в Калининград, в штаб. Нас встречает командующий авиации флота
генерал-полковник Преображенский. И комэски там сидят…
На автобусе повезли нас в Мамоново. Так началась моя боевая подготовка в
строевой части.
— Немножко вернусь. В училище самолеты
как были окрашены?
«Як-11» зеленого, а брюхо голубое. И
«Як-18» такой же. А «МиГ-15» были чисто серебристые.
— Номера были на самолетах?
Ну а как же, конечно.
— Первый, второй, третий, четвертый?
Нет. Номера большие «12-52», Наверно,
чтобы запутать врага, что самолетов много. На левом борту самолета. У
кабины, слева и справа номер. На фотографии, которые Вы смотрели, там же
видно…
— А в какой полк попали?
В 412-й. Это бывший 4-й гвардейский
истребительный авиационный полк.
— А на какие типы машин?
На «МиГ-17».
А.Зуев в кабине МиГ-17
— А училище заканчивали на «МиГ-15».
Разница в пилотировании ощущалась?
Нет, только «МиГ-17»подлиней был и все.
Ну у меня командир звена был, фронтовик, Горниченко. Он собрал нас и
говорит:
— Кто попадет в журнал руководителя полетов; перелет, недолет; что-нибудь
натворил, тот инструкцию летчика будет учить наизусть. Драться я вас,
ребята, научу. — Он воевал, сбил восемь штук, и его сбили один раз.
— А взлетать и садиться я сам не умею еще.
Командир звена он был неплохой.
Вот так началась моя служба в морской авиации.
— Кто командир полка был на тот момент?
Командир полка был полковник Малаха
Владимир Афанасьевич. До этого, во время войны, командовал полком Голубев.
Сейчас он генерал, здесь в Ленинграде живет. Голубев, Голубев, я забыл как
его имя, отчество. А, Василий Федорович Голубев.
— Нет, он в Новгороде жил. Умер уже.
Голубев был у нас в Сибири зам.
командующим армии. Мы как раз сидим в штабе, а он узнал, что нас привезли,
что мы приехали в Сибирь служить в этот полк. А как получилось, мы летаем на
«МиГ-17» и вдруг «14-я» отдельная армия ПВО, присылает представителя,
набирает летчиков.
— А набрали добровольно-принудительно?
Или по желанию?
Нас не спрашивали. Кто-то хотел, кто-то не
хотел. Он смотрел летные книжки. Ну в общем с Мамоново, нас всех… Прилетели
мы в Сибирь, в Толмачево, и вместе с гражданскими самолетами летали. Но
после того, как один наш истребитель чуть не сел на «Ту-104»…
— Все, — говорят, — ребята, эту лавочку пора закрыть и убрать полк.
— А летали так же на «Миг-17»?
На «МиГ-17» летали. Отправляли на
переучивание.
А.Зуев в кабине МиГ-17
— Давайте вернемся немножко назад.
Школу закончили на «МиГ-15» или «МиГ-15Бис»?
«МиГ-15Бис».
— Пришли в полк на «МиГ-17»?
На «МиГ-17».
— Мы говорили с людьми, которые в Корее
воевали, и на «МиГах-17» летали. Они говорили, что «МиГ-17» он более
«дубовый» был, чем «15-ый».
Да, потому что на метр был длиннее.
Самолет стал более тяжелый и инертный… А движок тот же — «ВК-1» Владимира
Климова,
…Пришел в 412 полк, распределили поэскадрильно. В эскадрилье как на войне.
Командир эскадрильи, зам, командир звена и еще один командир звена.
В эскадрильи три звена, три командира звена, старший летчик. Штатное
расписание такое. И звено управления, командир эскадрильи, и зам., замполит
и начальник штаба. Начальник штаба у нас не летучий был.
А.Зуев и лётчик-инструктор Ринат Сафиевич
Абаев
— А замполит?
Замполит летал. Правда, хреново.
— Ваше отношение к замполитам?
Меня чуть за это «отношение» на партийную
комиссию не вызвали. Я уже был старшим инспектором-летчиком 14-й отдельной
армии ПВО. У нас был отдельный стол в столовой, двенадцать летчиков
инспекторов.
Как-то я запоздал к столу, иду, а Боря Шайфер, инженер армии нашей вдруг
спрашивает:
— Анатолий Иванович, ты мне скажи по-честному, замполит в эскадрилье нужен?
— Ну, конечно нужен — эскадрилья без замполита, что деревня без дурачка.
Кто-то капнул… Вызывает Гудков, инструктор политодтела армии, меня:
— Анатолий Иванович как Вы относитесь к работе замполита эскадрильи?
Я говорю:
— Ну, как я отношусь, наверное, должность нужная. Двенадцать летчиков, около
тридцати техников, шестьдесят человек солдат срочной службы — это же целая
рота. Значит, наверное, и замполит нужен.
— А что же Вы так недоброжелательно о них отзываетесь?
Я говорю:
— Вы меня извините, товарищ подполковник, но я их навидался, этих
замполитов, начиная с училища. У нас был такой капитан Гусь, который бегал с
боевым листком, и больше ничего не делал.
Мне все это сошло.
А.Зуев и лётчик-инструктор Ринат Сафиевич
Абаев
— Как Вы начали летать в полку? Сначала
проверили Вашу технику пилотирования?
А как же, конечно. Слетал с командиром
звена в зону.
— А затем, наверное, пошла учеба? В чем
заключалась боевая подготовка в полку?
О простого к сложному. Сначала в простых
условиях, потом в сложных, вплоть до минимума погоды. Я в 1955 году закончил
училище, а уже в 1960 году получил звание «военный летчик 1-го класса».
— А звание какое было?
Капитан. А старшего лейтенанта, как
положено, через год.
Капитан Зуев после получения звания
«военный летчик 1-го класса», 1960 г.
— Скажите, в Мамоново, насколько я
знаю, в то время была довольно сложная ситуация, там близко граница и все
такое.
Последняя деревня Бранево, от нас
пятнадцать километров. А дальше уже граница.
— Конец пятидесятых — начало
шестидесятых было напряженное время — разведывательные полеты с той стороны…
У Вас перехваты боевые были?
Были. Я лично участвовал с командиром
звена. Сидим в дежурном домике:
— Воздух!
Влетаем…
— Команда «воздух» подавалась всегда
дежурному звену, не зависимо от того, учебная или боевая?
Или проверка? Нет, готовность один, все в
самолет. Связался:
— Воздух.
Все, технарь запустил, выруливаешь, парой взлетал. Как сейчас помню, дежурил
с командиром звена, Адольфом Поповским. Взлетели, курс такой-то, идем.
Набрали высоту одиннадцать тысяч метров, инверсионный след, прямо на нашу
территорию. Летит американский «В-47». Они проверяли готовность нашу. Я
командиру говорю:
— Видите слева?
— Да, вижу.
Командир звена докладывает:
— Видим, идет с таким-то курсом. Перезарядить оружие.
Пушку перезарядил— одна «37» мм и два «23» мм. Командир мне говорит:
— Выходи вперед!
Я вышел вперед, этот «В-47» доходит до береговой черты, разворачивается и
идет параллельно берегу. А там дальше, возле Клайпеды, там еще полк. Слышу
по этому же каналу — взлетела еще пара и пошли их дальше сопровождать. А нас
возвращают назад… Вот такие полеты были.
— А до стрельбы дело доходило?
До стрельбы не доходило.
Командир звена Зуев проводит разбор
полётов. 849 иап
— А скорости вам было достаточно
догнать этот «В-47»?
Конечно. У «В-47», скажем так — 900 км. Ну
а у нас 1200 км.
— Сколько времени Вы могли его
сопровождать?
В зависимости от горючего. Бывало,
приходилось садиться на другой аэродром. В Паланге, был такой случай.
— Приказ на открытие огня выполнили бы?
Ну а как же, конечно. А почему нет?
— Ну, не война все-таки…
Не война, да… Вот сейчас расскажу. Это
было, когда служил в Купино, в Сибири. Сижу в дежурном домике,
Вдруг:
— Воздух!
Вскочил в самолет, связался. Обычно, если контрольный полет, то ракеты
снимаются. Но мне с КП:
— С подвесками.
Ни хрена себе, с ракетами!
— А с какими ракетами?
«РС-2УС»… Взлетел, курс прямо в
Новосибирск.
— Это на «сушке» уже?
Уже на «Су-9». Посылают в район Барнаула.
Подхожу. Самолет «Ту-104» аэрофлотовский. Пытаюсь связаться с ним по первой
кнопке рации — там всесоюзный канал настроен. Я называю его бортовой номер:
— Такой-то номер, ответь мне.
Молчит.
— Такой-то номер, приказываю ответить!
Молчит. Они, видно, ориентировку потеряли, заблудились и зашли на юг, вышли
из коридора, а это значит — самолет нарушил. О террористах тогда и слыхом не
слыхивали, но – нарушитель. Я на командный пункт:
— Нарушитель не отвечает.
Как сейчас помню, штурман наведения был Толик Гнусарев, хороший парень, сам
бывший летчик, его списали и он стал штурманом наведения. Он говорит:
— Пусти по нему одну штучку, только тихонько.
Я отвернул, и прямо перед носом его выпускаю ракету. Она вот так вот — «шух»
перед кабиной… Как он шарахнулся! Я ему говорю:
— Следующая будет по тебе, следуй за мной.
Привел его на свой аэродром:
— Полосу видишь?
— Вижу.
— Садись.
«Тушка» села, я после него сел. Подхожу к ним, стоит весь экипаж, командир
экипажа бледный-бледный. Я ему говорю:
— Слушай, дорогой друг, ну и из-за чего же мы здесь сидим?
— Командир, мы уже восстановили ориентировку… Ну, вот сбились…
Что-то там у них отказало. Я говорю:
— Вот если б я ракету по тебе не испортил, все бы это прошло тихо, мирно. А
сейчас я должен писать докладную в генеральный штаб, куда была израсходована
одна ракета.
Пилот говорит:
— Ну, все, летное свидетельство отберут.
Этот экипаж отстранили. Пока новый экипаж прилетел, их в столовую нашу,
напоили чаем. Они посидели и улетели. Вот такой вот эпизод был.
— А «тушка» с пассажирами была?
Полные салоны были забиты. Это в
августе-сентябре было.
— Пассажиры ничего не поняли?
Ничего не поняли. Посадил, зарулил, они
вышли, их посадили на автобус и повезли. В штаб армии позвонили, оттуда до
Москвы, сказали:
— Разрешить полет дальше.
Ну и полетели они дальше.
Техник самолета Петр Бычик помогает А.И.
Зуеву занять место в кабине перед вылетом. 849 иап
— Вернусь назад. Учебные бои здесь, в
Мамоново, были?
Ну а как же. Сначала один на один, потом
пара на пару, потом звено на звено, потом эскадрилья на эскадрилью.
— Летали на однотипных самолетах?
Общая свалка.
— Все на «МиГ-17»? Или были уже
модификации какие-либо?
В Сибири, в Каннском полку нашей дивизии,
там был «МиГ-17ПФ».
— Вы на нем летали?
Нет, на «ПФ» не летал.
— А с радиолокационным оборудованием
летали на «МиГ-17»?
Ни какого радиолокационного, обыкновенный
прицел. Коллиматор и все.
— А подвески на «МиГ-17» какие-то у вас
были? Бомбы, ракеты, что-нибудь подвешивали?
Нет, только баки.
— То есть, по земле работать вас не
тренировали?
Как это нет? Бомбы? Нет, не учили. Но у
меня двести снарядов…
— В 1960 году Вы оказались в ПВО и у
Вас должна была смениться форма. Морская авиация в черном ходила. А ПВО, оно
вроде как зеленое.
Ну конечно. Сижу в дежурном домике, вдруг
приезжает командир полка подполковник Яковлев Владимир Николаевич, я ему
докладываю:
— Товарищ полковник, командир дежурного звена капитан Зуев.
— Где твоя фуражка?
Я говорю:
— Вот.
Фуражка у меня была морская, я еще не переоделся. В полетах я был в
комбинезоне и куртка кожаная. А на построение не ходил…
Он взял мою фуражку, оторвал козырек и выбросил:
— Что б я больше тебя не видел в этой фуражке.
Вот так переоделся в «пехотную» форму.
Скидываемся по рублю... На праздник
— Эту форму шили, или получили готовую
на складе?
Нет, шили. По меркам все шили. Только так.
Ну как, офицер будет ходить мешком, или наоборот…
— Когда Вы пришли в 14-ю армию, то на
какой тип машин?
Сразу же проверили технику пилотирования
на самолете «МиГ-17», летных книжек еще не было, они шли секретной почтой.
Командир эскадрильи Борис Иванович Староверов, сейчас в Москве живет.
Каким-то образом до него дошла моя кличка в училище — «Сивый»:
— Сивый, давай слетаем с тобой еще разочек, посмотрим, что из тебя
получится.
Три-четыре полета на спарке и поехали в Саваслейку на переучивание на
самолет «Т-3». Впоследствии он стал самолетом «Су-9». Первый сверхзвуковой
истребитель-перехватчик. В Саваслейке два месяца изучали этот самолет, но
только теорию, сдали экзамены…
— А что в теорию входило?
Аэродинамика, знание материальной части.
Прицел, РП-9У, как сейчас помню.
— Вроде на наши радиолокационные
прицелы, вплоть до «МиГ-23», до «Су-15» было много нареканий по поводу того,
что он неплохо брал на той же высоте и выше. А вниз он слабо работал.
«Су-9» как раз и на малых высотах работал.
А так дальность вооружения — двадцать километров. Нажимаешь на захват,
захватил, ну и пошли… Как только зашли в зону поражения, выпускаешь ракету…
Летать на «Су-9 учились уже в боевом полку. Поскольку спарки «Су-9» не было,
то учились так: сел в самолет, у «Су-9» подняли нос, командир эскадрильи
говорит:
— Смотри — это взлетное положение самолета… Чуть-чуть побольше еще. А теперь
— посадочное. Запоминай!
— Что вот так просто, за хвост его
опустили и на задних стойках?
На подъемниках подняли. Запоминал
положение трубки ПВД (приемник воздушного давления, замера скорости) по
горизонту.
— Это какой год был, когда Вы
переучивались?
1960 год. В марте прилетели, в
Новосибирск, месяц полетали и в Саваслейку. Как сдали экзамены, вернулись в
полк. В тот же самый 849-й полк.
— До вас летали чужие разведчики?
Разведчики до нас не летали. Ну, шары,
которые американцы запускали — доходили. Я таких снарядов не помню, то ли
одиннадцать, то ли двенадцать сбил. За что награжден орденом знака Почета,
помимо ордена Красного знамени. А за шестнадцать сбитых американских
дрейфующих аэростатов я был награжден орденом Боевого Красного Знамени.
— На чем Вы их сбивали?
Только на «Су-9». На «МиГ-17» его не
достать.
— А на какой высоте они шли?
Начиная от 20 000. Запускали их с Швеции,
они переходили всю нашу территорию и где-то в районе Дальнего Востока их
спускали.
Контейнеры с фотографирующей аппаратурой нам не показывали.
В кабине Су-9
— Размер с полметра, да?
Да. И огромное количество этой пленки
было. Причем отличная разрешающая способность.
— А откуда Вы знаете, про разрешающие
способности? Вы же ни один не захватывали?
Сейчас скажу. Боря Староверов полетел на
спарке УТИ МиГ-15 когда сбили этот шар. Они его зацепили крюком. Открыл
инструктор кабину заднюю, и затащили этот контейнер в спарку. Их счастье,
что Боря не стал ковырять его, он бы самовзорвался. И вот только когда они
сели, пришли наши спецы, обследовали, все это дело размонтировали, и вот
достали эту пленочку. Очень качественную…
Вообще, когда они опускались до трех тысяч метров раньше времени, шары
самоликвидировались. А вот спарка-то ее поймала на высоте трех тысяч метров.
И он не взорвался.
(Примечание редактора - описание этого
или подобного эпизода ранее не встречалось в исторической и мемуарной
литературе)
— Вы сбивали эти шары как: ракетами или
пушками?
Только с пушки. По три, по четыре захода
долбаешь по нему.
(Примечание редактора - неясный момент
в интервью, поскольку ниже говорится о том, что на Су-9 пушек не было -
только ракеты)
— Скажите, как вообще обнаруживали эти
шары?
Ну, контейнер — радиолокаторы захватывали
их.
— В это же время примерно, сбили
Пауэрса. Подробности этого случая до Вас доводили…
Его сбили в 1960 году. Сбили ракетчики,
истребители не смогли достать. Он шел на высоте 22 000 метров. А у нас
потолок 20 000 метров. Поднимали, пускали, поднимали, пускали… А ракетчики
его сбили.
А он хитрый оказался, знал, что ему нельзя катапультироваться. Он сам
вывалился с самолета. Если бы катапультировался, то он бы погиб – взорвался
бы, там американцы ему под сиденье заряд подложили…
— Каково Ваше мнение о системах
спасения на наших самолетах?
Катапульта — отлично. Я же
катапультировался с «Су-9» 6 сентября 1961 года.
— А по какому поводу?
Был в районе Новосибирска. Захожу… Шасси
выпустил, левая, правая — зеленая горит, носовая нет. Передняя нога не
вышла. А может лампочка перегорела? Нажимаю на кнопку, докладываю
руководителю полета:
— Передняя стойка не вышла.
Руководитель полета мне:
— Пройдешь над аэродромом, мы тебе прожекторами посветим, есть нога или нет.
Ну ладно, подхожу, снижаюсь… Слышу:
— Ноги нет. Садиться нельзя.
Я говорю:
— Я буду садиться.
Передней ноги нету, нужно держать самолет сколько можно, а потом он на
бетонку завалится, и если скорость не слишком большая, то самолет можно
будет сохранить.
Но такое руководителю говорить нельзя, он говорит:
— Иди, катапультируйся.
А я к этому времени долетался уже до того, что у меня керосин почти на нуле.
Я отошел от аэродрома на двадцать километров, у меня движок «п-ш-ш…»,
выключился. Я говорю:
— Двигатель остановился.
— Катапультируйся.
Фонарь сбросил, и… А я худой был, парашют не был подогнан. Парашют
раскрылся, меня под подбородок, аж зубы «щелк». На аэродроме три прожектора
так поставили. Спускаюсь, а забыл что ветер был метров пятнадцать–двадцать.
Меня стало раскачивать и о землю трахнуло. Отстегнул парашют, сижу, жду.
Потом думаю, что буду ждать, прожектора горят, парашют на спину и пошел на
эти прожектора. Потом, дурак, вспомнил, что километров двадцать идти. Вышел
на дорогу, волочу парашют за собой, смотрю, машина идет, одна обошла меня,
вторая… Вдруг машина передо мной останавливается, выскакивают ребята.
— Живой?
— Живой.
Меня расцеловали. Ну вот, приехали в штаб, командир полка:
— Ну что? Как? Давай рассказывай все.
А замполит говорит:
— Командир, оставим до завтра, пошли ко мне.
Замполит Есиков Валерий Афанасьевич, хороший комиссар. Сейчас живет в
Харькове. Замполит был летающий. Ну потом перестал летать, уже возраст.
Пришли к нему, один стакан водки выпил, второй стакан выпил… Они уже
«кривые», а меня, вот что значит нервное напряжение — не берет алкоголь.
Говорю:
— Ладно, я пошел домой.
А жене уже сказали:
— Живой, у замполита пьянствует.
Ну, я пришел, лег спать. На следующий день приехала комиссия, нашли самолет…
Командир полка говорит:
— А давай в санаторий.
В Ельцовку, под Новосибирск. Прошел медкомиссию, никаких травм у меня не
было. Допустили дальше к полетам.
Руководит полетами Есин В.Е. Комэск 849 иап
— Ваше мнение о «Су-9»?
О нем говорили так: «страшнее, чем тигр».
Ну во-первых, спарки не было. Садишься в боевой самолет, никто тебе ничего
не покажет. И сам, своей интуицией доходишь до всего. Только через три года
появился «Су-9У», с двумя кабинами.
— Но на «Су-9» не так много было
летчиков...
Очень мало. Кстати наш 849-й полк
переучился первый на эти самолеты. Он еще не полностью прошел войсковые
испытания, и министр обороны приказал:
— Переучить.
И наш полк первый стал переучиваться.
— Катастрофы были?
Ну а как же! Шесть летчиков погибло и два
летчика катапультировалось. Это только за 1960 год. Сыроватый самолет был.
— Назовите явные плюсы и минусы
самолета?
Ну, явный плюс то, что такого у нас не
было — максимальная скорость была 2 380 км/ч. Минус — слишком большая
посадочная скорость — 360–380 км/ч. Заходишь на посадку, вот в таком
положении самолет идет.
— По-вороньи, получается?
Да. Сел, нос опустил, парашют тормозной
выпустил, но если на большой скорости выпустил, он отрывается, и начинаешь
аварийно тормозить. А раз тормозишь, колеса разрушаются, ошметки летят в
крыльевые отсеки, а там керосин…
— Там баки не протектированные,
по-моему, были?
Крыльевые, нет. А вот остальные, вокруг
двигателя, те да… При заправке у меня горючки было 3 680 кг.
— На сколько это хватало?
На каком режиме лететь. Если от взлета до
посадки на форсаже — 15–16 минут. Если в крейсерском режиме — 50 минут. Час
двадцать минут максимум.
— И на какой высоте?
Скорость — 600–800. На высоте 10–11 тыс.
метров.
— Известно, что в то время была
проблема с аэродромной сетью…
Наш аэродром - Купинский, 280 км — Омский
аэродром, 360 км — Новосибирский, от Новосибирска до Канска — 700 км. Это
полки нашей армии.
— А если самолет потерян, и летчик
где-нибудь катапультировался за 400 км, с выживаемостью проблемы были?
Нет. Но сейчас вспомнил один момент. У нас
зимой летчик катапультировался, но его нашли. Парашют у него на дереве
оказался, нашли его, спасли. Мороз был сильный, но обошлось…
— А что входило в НЗ?
Да все там было: шоколад, лекарство,
галеты, что там, консервы еще были. Я уж не помню.
— Летали с личным оружием?
С пистолетом «ПМ».
— Если Вам вот «вожжа под хвост попала»
бы, улететь куда-нибудь за границу, смогли бы Вы это сделать? Теоретически?
Беленко же улетел. Могу рассказать эпопею
про этого Беленко. Вызывает командующий всех летчиков. У нас инспекторов в
армии было девять человек. Я курировал два полка: Купинский и Канский, 712-й
и 849-й, отвечал за подготовку…
— Ну так что товарищи летчики, как Вы считаете… Вы хорошо знаете летчиков
всех, кто… Не знаю с чего и начать. — говорит — Звонил командующий 11-й
армии Мальцев, сообщил, что наш летчик улетел в Японию.
— Вы — говорит, — хорошо летчиков своих знаете? Ну так, досконально чем он
дышит… А вот надо…
Беленко заранее готовился. Отец его разошелся с семьей и где-то в Норильске
жил. Беленко в отпуск полетел к отцу, и там его завербовали. Он вернулся, и
в это время начинают переучиваться на самый современный самолет «МиГ-25». А
он летчик был неплохой. Я, например, на четвертом–пятом полете не осмелился
бы улететь.
Когда начали расследование, командующий спрашивает у нас:
— У вас из летчиков кто-нибудь ведет дружбу с начальником особого отдела?
А мы в полку, когда служили, его вообще не знали. Он к нам редко заходил.
— А вот этот Беленко, — говорит, — контактировал с начальником особого
отдела.
Я часто говорю, «дуракам и пьяницам везет». Беленко сделал четыре полета и в
последний пятый полет он садится в свой самолет, что-то там отказало. А
руководитель:
— Запасной самолет стоит с полной заправкой, садись на него.
Сел в этот самолет, взлетел, набрал высоту 10 000 метров, отошел примерно
300 км от аэродрома, снизился до 100 метров. Метка цели пропала с локатора,
и он на бреющем вышел на береговую черту, тихо, мирно… Ушел прямо на Японию.
Аэродром у них оказался коротенький, он выкатывается за пределы полосы и
чуть-чуть помял самолет. К нему бегут японцы, он достает пистолет и кричит:
— Не подходить! Давайте мне переводчика.
Нашли. Он и говорит:
— Я прилетел в Японию. Самолет совершенно секретный — «МиГ-25».
Встретился он со своими представителями. Его на транспортный самолет, и
прямо к Джеральду Форду — президенту. По тем временам «МиГ-25» самый
передовой был самолет. Вот так вот…
Да, забыл: командующий говорит:
— Приехала комиссия московская, начали летчиков опрашивать. Никто ничего не
знает, тупые какие-то все. Так что немедленно всем разъехаться по полкам, у
летчиков принимать зачеты.
Я говорю:
— Это чтобы летчики все знали, и кто если попадет в конфузию, то мог врагу
все рассказать?
Он на меня:
— Юморить перестань! Летчики должны знать, на чем они летают.
Я говорю:
— Хорошо, что он ничего не смог рассказать.
Ну, американцы самолет весь исследовали, и буквально через полгода, год у
американцев появляется самолет «F-15» слизанный с нашего «МиГ-25». Вот какой
урон Беленко нанес. Я не знаю, по-моему, его кокнули, или попал в
«автомобильную катастрофу»…
(Примечание редактора - Слухи о смерти
Беленко оказались блефом. Беленко жив и до сих пор проживает в США. Что
касется F-15, то вполне возможно, что компоновка
МиГ-25 оказала какое-то влияние на его конструкцию, однако первый полет
F-15 совершил в 1972 г. - за четыре года до
перелета Беленко)
— Давайте вернемся к Вам, немножко
назад. Вы переучились на «Су-9». Долго ли Вы на них летали? Это с 1960 года…
До последнего момента. До 3 сентября 1976
года. На «Су-9» дослужился до должности зам. командира полка.
— Обучение продолжалось: были учебные
полеты и учебные бои?
Учебных боев, у нас, у перехватчиков, не
бывает.
— А в чем разница боевой учебы в
обычном полку и в полку ПВО?
В обычном полку то же самое, что и в
ПВОшном. Подготовили летчика во всех условиях, и ставят на боевое дежурство.
— Способен ли летчик-перехватчик ПВО
вести маневренный воздушный бой с истребителем противника?
Может. Только на нашем самолете были
только четыре ракеты.
— А пушки?
На «Су-9» пушек не было. Четыре ракеты
«РС-2УС». Потом ракету сделали с тепловой головкой.
А «РС-2УС», она была радиолокационная, по закрепленному лучу шла. А ракета с
тепловой головкой, она захватывала. На прицеле «ПР» — пуск разрешен. Пустил,
она пошла, а ты отворачивай и уходи.
— А с «РС-2УС» Вы произвели пуск, и еще
держите цель в прицеле?
Да.
— А если цель начинает маневрировать?
Все равно ракета за ней идет.
— А если резким маневром цель вышла из
вашего прицела, радиолокатора?
А что ж ты за летчик такой, если она вышла
у тебя? Если я ракету пустил, она и при перегрузке девять, если самолет
сделал такую перегрузку, все равно пойдет за этой целью.
— То есть самое главное, что бы Вы ее
не упустили из прицела?
Ну конечно, да.
— А вот когда южно-корейский «Боинг»
сбили…
Командир полка раздолбай…
— Поясните.
Не надо было его сбивать. Летчик выполнил
приказ. Он прав. Было раздолбайство командира полка, надо было, во-первых,
на этот «Боинг» поднимать не один истребитель, а пару.
— А разве там не пара была?
Не было там пары. Когда я в госпитале
лежал, мне рассказывали летчики-бомбардировщики со 195-го полка…
Зажать его надо было. Чтоб выбирал: хочешь столкнуться, давай. Или лети,
куда мы тебя поведем.
Вот если бы это летчики сделали, не было бы, никакого международного
скандала. Нужно их было посадить, а не стрелять. Это, по-моему, сентябрь
1983 года был.
— А до этого был похожий случай с
самолетом этой же компании под Мурманском?
Был такой случай, да. Там ребята
перехватывали на «Су-7».
— На «Су-7»? Или на «Су-7Б»?
«Су-7Б», у него еще были подвески бомб,
кроме пулеметов и пушек.
(Примечание редактора: Перехват
производился на Су-15ТМ с аэродрома Кемь. См. подробности
здесь)
— Когда началась мода на переделку
истребителей на истребители-бомбардировщики, летчики к этому как относились?
Истребитель-бомбардировщик на котором
погиб Кадомцев, командующий авиации ПВО страны, был самолет «МиГ-25». Не
«РБ». Нет, чистый «МиГ-25». И «МиГ-25» изначально мог бомбы нести.
— И как мне говорили, создания типа
бомб «ФАБ-500ТС», она и расшифровывается, как толстостенная термостойкая.
Наверное. Но я на «МиГ-25» не летал…
— Вернусь к своему вопросу, чистый
перехватчик «МиГ-25», задача которого выйти на цель без перегрузок, пустить
одну или две, три, четыре ракеты, дождаться пока они поразят цель и
развернуться сесть на базу, на этот самолет подвесили бомбы-пятисотки… Так
он использовался иракцами…
Да, да, да. Иракские летчики учились у
нас.
— Но эксплуатация показала, что в цель
площадью 20 гектар он с большим трудом попадает. Соответственно возникает
вопрос. А надо ли было?
Наверное, нет. Но у нас все зависит от
руководителей…
(Примечание редактора: Успешность
применения МиГ-25РБ в Ирано-Иракской войне сильно зависела от подготовки
оборудования к вылету. После настройки систем советскими специалистами
бомбовые удары были гораздо эффективнее, чем при обслуживании систем местным
персоналом. Подробности применения МиГ-25РБ можно увидеть
здесь)
— Вы закончили училище, пришли в летный
полк примерно в то время, когда началось массовое сокращение армии.
У нас в полку от этого пострадали только
старики. Эта эпопея началась в 1960 году. А я училище закончил в 1954 году.
Вот, значит, уже летчиком был. Нас не тронули. Приехали, эти самые, с Сибири
и забрали нас. И поехали мы Новосибирскую 14-ю отдельную армию ПВО.
— Так может быть сокращение плодотворно
сказалось на Вашей карьере? Убрали стариков, освободились вышестоящие
должности и все прочее.
Да, в общем-то. Но полк, который в
Мамоново был, бывший 4-й гвардейский истребительный полк полностью был
расформирован.
— Мы разговаривали с ветеранами Великой
Отечественной войны, и Корейской войны тоже. Они все в один голос
утверждают, что если бы в эти годы началась война, то в воздухе защищать
страну было бы, по большому счету, некому.
Совершенно верно, так и было. И Хрущева в
этом обвинили. Когда его снимали, и это в вину ставили. Он главный
разрушитель был, особенно армии.
— А что сделали с боевой техникой,
когда полк расформировали?
Под нож. «МиГ-15», «МиГ-17» уже были
устаревшие самолеты. Летчики летали на «Ил-10», и переучивались на «МиГ-15»
вот и мы как раз с училища приехали.
— Вернемся к Вашей карьере. 1966 год…
До 1966 года, Вы летали на «Су-9»? Еще типы самолетов были?
На «МиГ-15», на «Су-9У», спарке, я на ней
один в полку летал, больше никто не летал на нем.
— А она что, отличалась от обычного
«Су-9», я имею в виду по технике пилотирования?
Ничем, только длиннее самолет. Ну, чтобы
вторую кабину сделать. Впереди летчик, сзади инструктор сидел.
— А Вы, кто были по званию и по
должности?
Тогда я был командиром эскадрильи. Уже
майор.
— А когда Вы стали инспектором по
летной подготовки?
Это был год 1971. В 1971 году приходит
командующий армии ПВО, я был зам. командира 849-го полка. Я его встретил,
командира полка не было, доложил. Он у меня спрашивает:
— Ко мне в армию пойдешь?
Я говорю:
— Товарищ командующий, я летчик-истребитель и никогда от предложений,
которые мне давали, не отказывался. Я готов служить Родине как мне прикажут.
— Ну, готовься, пойдешь ко мне инспектором. Старшим инспектором.
Аэродром Хатанга - первая посадка на
сверхзвуковых самолетах в истории на лед реки
— Вы сказали, что летали до 1966 года
на «Су-9».
Почему до 1966 года? Вплоть до 1976 года.
В 1976 году я поехал, как инспектор летать, мне на класс не хватало
несколько полетов.
Но 3 сентября 1976 года пришлось катапультироваться, пролежал в госпитале
шесть месяцев.
— Неудачно катапультировались?
Все бы было хорошо. Но меня выручали
вертолетчики, они меня нашли, прожектором осветили, зацепили меня за куртку
и начали тащить… Мне потом Володя Плотников, командир этого «Ми-2» сказал:
— Мы тебя уронили с высоты метров пятнадцать–двадцать.
И когда меня уронили, у меня компрессионный перелом позвоночника. Меня
доставили в Купино на базовый аэродром. А потом сразу же на самолет, на
«пчелку», и в Новосибирский госпиталь. Очнулся я загипсованный от сель и до
лобка, и правая нога на вытяжке.
— То есть Вы катапультировались два
раза, получается?
Да, два раза. И на этом моя летная карьера
закончилась.
— То есть Вы шестнадцать лет пролетали
на одном и том же типе самолетов, да?
Да.
— Как полк получал новую матчасть?
Сначала мы летали на «МиГ-17», потом на
«Су-9». И все, потом шестнадцать лет на «Су-9».
— А какая-нибудь модернизация за время
эксплуатации «Су-9» происходила?
Да, происходила. Прицел новый поставили,
более дальний. Ракету сделали более мощную... А больше никаких доработок не
делали.
— А технику новую, взамен утраченной
поставляли?
Да, конечно. У нас был переизбыток
самолетов. У нас было сорок два или сорок один летчик в полку, а самолетов
около пятидесяти.
— Как у Вас складывались отношения с
техническим составом?
Самые дружеские. Техник, это все. Прыгаешь
в кабину, он тебе фонарь быстро защелкивает, стремянку снял, запустил…
— А с рядовым составом?
В каждой эскадрильи есть адъютант, он
отвечает за воспитание личного состава. Ну, и командир эскадрильи конечно
отвечает.
— Что-то шестьдесят человек, Вы
сказали, а не многовато.
Ну давай будем считать. Двенадцать —
шестнадцать летчиков. На каждый самолет по технику… Техник звена, техник
эскадрильи, начальник службы. На каждое звено по механику, плюс еще, по
радисту, по электрику, по всем… Ну где-то вот так.
— Ремонтировать «Су-9» сложно было?
Очень сложно, особенно зимой. В рукавицах
же ничего не сделаешь, снимали… А мы летали до минус 35°,
при более низких температурах было запрещено летать, считалось что это
небезопасно…
— А бытовые условия как были?
Когда мы в Мамоново приехали, то квартир
не было. Жили в гостиницах. Потом, тем кто женился, предоставляли комнату
какую-нибудь. С жильем у нас в стране всегда было плохо.
— Когда и сколько Вы получали?
Курсантом получал 250 рублей, это были
1953–1954 года. В Мамоново пришел лейтенантом. Первая получка, как сейчас
помню — 1 326 рублей.
— Это много или это мало?
Ну, техник получал максимум 750 рублей, а
я 1 300 — то это много. Это было до денежной реформы. Потом старший летчик,
то и за должность… Если у рядового летчика был оклад 1 300 рублей, у
старшего летчика 1 400 рублей, командир звена 1 700 рублей, зам. комэска 1
900 рублей, командир эскадрильи 2 100 рублей, зам. командира полка 2 200
рублей, командир полка 2 400 рублей. Такие зарплаты были, когда я приехал в
полк.
А реформа у нас в каком году? В шестьдесят первом… Потом стали там
по-другому…
— Некоторое время после окончания войны
за ордена платили. Потом, благодаря Хрущеву эти денежки отобрали. Как это на
моральном духе сказалось?
Отвратительно… Летчики они же прямой
народ… Платили так, за медаль «За боевые заслуги», «БЗ» как ее называли.
Дальше, медаль «за Отвагу». За ордена. Орден «Боевого Красного знамени» —
250 рублей, орден Ленина — 400 рублей. Но я не помню, сколько точно, потому
что у меня таких орденов не было. «Красная звезда» — наверное, 100 рублей.
— А когда Вы перешли в ПВО. Там как?
Так же самая зарплата?
То же самое. Никаких добавок не было. Ни
северных, никаких добавок не было. Новосибирск - это 56°.
— А за перехваты? Вы ведь шары
перехватывали?
До 1960 года нам платили за полеты в
сложных условиях — минута — два рубля. Ночью, в простых условиях, — минута —
рубль.
Летчик если при посадке ушел на второй круг — это позор. А летчики говорили
так:
— Уход на второй круг это не позор, а 100 грамм и кружка пива.
— А спиртное не выдавалось?
Нет. Но мы сливали с бачка. Там было 2,7
литра спирта.
— Питание в летной столовой изменилось
при переходе на «Су-9»?
Нет, все то же самое. Ничего дополнительно
не давали. А норма, как сейчас помню: шоколад 25 грамм ежедневно, 2 яйца
ежедневно, ну и все остальное.
— Когда я служил, то неоднократно
слышал, когда официантка вбегает, кричит поварихе, типа:
— Валечка — обед на реактивщика.
Конкретно те, кто летали на «МиГ-23», и «Су-17», то есть им дополнительно
выдавали, по-моему, стакан сока что ли…
Давали, да, да. Сейчас вспомнил. И еще
жены ходили в субботу получить паек за воскресенье. Раньше суббота была
рабочий день. Четыре раза в месяц жены приходили на склад, и им выдавали,
все что было.
— В принципе можно было не в столовой
питаться, а домой взять?
Нет. Только в столовой. Там еще контроль
врача полка.
— Вы пересели на «Су-9», какие-то
доплаты были…
Абсолютно то же самое.
— После реформы 1961 года, Вы уже были
в звании майора, сколько Вы получали?
В 1961 году я получал, дай бог памяти,
триста… Сейчас вспомню, значит так, командир эскадрильи 220 рублей, воинское
звание майор 90 рублей и выслуга лет. 220 рублей… Где-то около 360–380
рублей получалось….
— И за должность.
Да. Сначала 15 %, 20 %, потом 25 % и 30 %.
Выше 30 % не платили.
— Когда Вы перешли инспектором по
технике пилотирования, зарплата была та же самая? Или за инспекторскую
должность подняли?
Ну, у инспектора своя должность. Командир
эскадрильи у меня было 210 рублей, а у инспектора 220 рублей. И я
подполковник, еще 110 рублей.
— Академию заканчивали?
Нет, не заканчивал. Меня командир не
пустил. Я ему рапорт написал, хочу учиться. А он мне говорит:
— Сивый, — у меня кличка «Сивый» так и осталась, — и не думай. Я лучше
раздолбая вон того, который не умеет летать, отправлю в академию, чем тебя.
Ты же классный летчик. Полетай еще годик, два, а потом пойдешь.
Говорю:
— А потом у меня возраст уже будет.
В академию брали до 34 лет.
— А потом, — говорю, — мне и академия не нужна будет.
Так и остался — без академии. Но закончил в Саваслейке курсы командиров
полков.
— Эти курсы приравнивались к
академическому образованию?
Да. У меня диплом есть.
— Вы закончили курсы в 1965 году, были
майором, и все так же оставались на должности комэска?
— Да, комэск. А зам. командира полка я был
всего-навсего месяцев шесть или семь. Потом я инспектором стал.
— В чем заключались обязанности
инспектора?
За мной было закреплено два полка. Я
отвечал за подготовку летчиков.
— Это же не значит, что Вы каждого
летчика брали и с каждым летчиком летали?
Нет. Я приезжал в Канск, звоню командиру
полка:
— Полеты когда?
— Послезавтра.
Я говорю:
— Спланируй мне проверку техники пилотирования себе, твоего зама, комэска и
рядового летчика.
— Любого, это что, пальцем ткнуть: «Вот
этот полетит».
Зачем это, с комполка у меня были хорошие
дружеские отношения.
— Так командир полка самых лучших
назначит.
Ну конечно, а как же. Если лучший в
воздухе не держится, то как остальные-то летают?
— А что еще входило в обязанности
инспектора?
Проверка на класс. Командир полка звонит:
— Анатолий Иванович, мы подготовили четырех летчиков на первый класс.
Моя задача была проверить. Что бы они слетали на боевое применение. И
посадка при минимуме погоды. Погоду ждали. 200 метров нижняя кромка и 2
километра видимости.
— В 1976 году Вы катапультировались и
полгода лежали в госпитале?
Да. На сентябрь мне не везло… Три месяца
на вытяжке, месяц в коляске, месяц на костылях. Приехал, пришел в армию,
доложил начальнику авиации Вячеславу Сергеевичу, говорю:
— Товарищ генерал, подполковник Зуев прибыл для дальнейшего увольнения.
— Ха-ха. Иди к командующему.
Я говорю:
— Чего?
— Он приказал мне, как только ты появишься…
Захожу к командующему, толковый мужик, генерал-полковник Бошняк Юрий
Михайлович.
Эрудит, я таких больше не видел. Как-то сидим мы, летчики на сквере, который
сделали перед штабом, и он подходит. Мы все встали, а он говорит:
— Садитесь, — Ну как, нравится вам?
— Ну конечно красиво, как у Остапа Бендера, «взгляд на провал».
Он так на меня посмотрел:
— О-о-о… Так на провал или на…?
Я забыл, как он сказал. В общем, я оказался не прав…
И вот когда меня отстранили от полетов, я к нему прихожу, говорю:
— Товарищ командующий отпустите меня, пожалуйста, домой, в мой любимый город
Ленинград.
— Тебе сколько лет?
— Сорок три года.
— Минимум два года ты еще должен служить — подполковник до сорока пяти лет.
Я тебя из армии не отпускаю. У меня есть должность зам. начальника штаба
армии по боевому управлению, должность — нелетная.
А я уже собрался в свой любимый город Ленинград… Он неплохо играл в
преферанс, и я играл. Он меня все время брал в командировку.
— Зуев, полетим в Безречную.
А в Безречную шесть часов лететь на Ан-24. Садимся, пульку расписываем все:
— Чья взятка?
Я говорю:
— Туз мой, товарищ командующий, а взятка Ваша.
Ну вот, ну в общем, толковый был. Бежит механик, шесть часов лететь:
— Товарищ командующий, разрешите расслабиться?
— Чего?
— Расслабиться?
— Ну, давай, расслабляйся.
Несет спирт, закусон, врезали. Сидим, дальше продолжаем
А я выведен со штата, но получку мне платят. Вот, как-то в Омске сидим, в
преферанс играем, я говорю:
— Товарищ командующий, ну отпустите меня в мой родной город.
Врачом нашей армии был Сережа Копонев, хороший мужик был.
— Сережа, давай, оформляй на него документы, пусть он уезжает в свой родной
Ленинград, раз не хочет здесь полковника получить.
Я говорю:
— Зачем мне полковника. Пенсию все равно больше 200 рублей не дадут. Хоть
полковнику, хоть майору.
— До генерала еще совсем далеко.
Да, а как же. Что бы стать генералом,
нужно было пробраться в Москву на должность главного инспектора авиации ПВО.
А там своих как собак…
И так я в 1976 году уволился. Приехал сюда, вот в этот дом к отцу, нигде не
работал, денег снимал с книжки… Так началась моя гражданская жизнь.
— А на гражданке кем стали работать?
Все равно же работать, стали?
Конечно, надо. Меня в Пулково
преподавателем аэродинамики летчикам. Представляешь, с Песочного в Пулково
ездить без машины?
В понедельник уезжал, а в пятницу вечером приезжал. Жена говорит:
— Будь неладна эта работа. Что там тебе платят, пенсии что ли мало?
А деньги-то были. Я говорю:
— Ладно, уйду.
Вдруг меня вызывают в райком партии:
— Анатолий Иванович, Вы работаете?
Я говорю:
— Сейчас нет. А что мне, — говорю, — работать, пенсия у меня нормальная.
— Вот мы Вам хотим предложить работу.
Я говорю:
— Какую?
— Есть у нас такой рынок, на Северном кладбище, цветочный. У нас сплошные
проблемы с этим рынком. Там дело доходит до поножовщины.
Я говорю:
— Ну что Вы хотите? Я боевой офицер! Летчик-истребитель, чтобы пошел
работать на рынок?
А он:
— Если Вы так вопрос ставите, то я могу поставить по-другому. Партбилет на
стол!
Вот какая была кадровая политика.
— Не спешите с ответом. Смотрите, присмотритесь там, что и как. У нас там
дело, — говорит, — до поножовщины доходит. Съездите, посмотрите.
Ну ладно, поехал. Приехал на Северное кладбище, посмотрел, грязь сплошная...
Походил, посмотрел. С чего-то надо начинать. Поехал к ребятам в Левашово, к
авиаторам, говорю:
— Ребята, мне нужны штопора.
Плоскость за штопор привязывают на стоянке, чтобы самолет не перевернуло при
сильных ветрах.
Я говорю ребятам:
— Вот вам литр водки.
— В чем дело, мы и бесплатно тебе дадим.
Я говорю:
— Нет, все равно давайте.
Вот я набрал у них штопоров, закрепил все крыши. Нашел ребят, которые
асфальтируют. Все заасфальтировал. Жулье поразогнал. Приезжает секретарь
Выборгского райкома партии.
— А где, — говорит, — Ваш летчик?
Мне кричат:
— Анатолий Иванович, Валентин Иванович Вас зовет.
Я говорю:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! Ну как? Как у Вас дела?
Я говорю:
— Как видите, благоустраиваемся…
— Ну, молодцом, молодцом.
Ну и так вот работаю. Боевой летчик-истребитель - директором рынка. А что
делать?
Приложение: Авария Су-9, 1961 г.
