Арифметика подвига
Абрек Баршт, Герой Советского Союза, полковник в отставке
Летная гвардия 40-х
- Не знаю, наверное, я не прав, но гложет и гложет меня какая-то раздвоенность в душе, - сказал мне давний товарищ, - Объясни, пожалуйста, Герой Советского Союза, Герой России - высшее отличие. Удостаиваются его люди, совершившие беспримерный подвиг. Как Матросов, Гастелло. Но вот я листаю двухтомник о Героях и вижу, что очень многие получили это звание не в результате какого-то конкретного подвига, а, просто буднично набирая очки, сбил столько-то самолетов противника, совершил столько-то боевых вылетов, уничтожил из снайперской винтовки столько-то фашистов. Вот, например, Герой Советского Союза Николай Гугнин. О нем сказано совершил 157 боевых вылетов, 75 из них - на разведку в глубокий тыл врага. Лично сбил 15 вражеских самолетов плюс 4 в паре с ведомым. Уже не подвиг, а какая-то арифметика…
- Хороша арифметика! - не удержался я - Да ты хоть представляешь себе, что такое боевой вылет? Это тебе не прогулка в комфортабельном лайнере. Это почти всегда смертельно опасный полет сквозь разрывы зенитных снарядов с ежесекундным риском быть сбитым, это почти наверняка воздушный бой с превосходящим по численности противником. А полет на разведку в глубокий тыл врага' Преодолевая зоны ПВО врага, встречи с его истребителями, несмотря на неблагоприятные метеорологические условия, все-таки добыть необходимые командованию сведения и вернуться с ними домой вопреки девяностопроцентной вероятности погибнуть - это ли не подвиг? А 15 сбитых самолетов? Каждый сбитый - это результат воздушного боя, результат смертельного противоборства характеров, ума, летнего мастерства, техники, в конце концов. Вступая в воздушный бой, летчик отчетливо понимает, что может погибнуть, но он идет на этот риск сознательно - во имя высшей цели, во имя грядущей победы. Те, кто легкомысленно судит о сбитых самолетах, даже не в состоянии представить себе, каких сил, и физических, и нравственных, какого запредельного напряжения ума требует воздушный бой. Каждый сбитый самолет врага - это подвиг, приближавший нашу Победу. А 15 сбитых самолетов Копи Гугнина - это подвиг, умноженный в 15 раз.
…Примерно до середины 1943 года противник имел численное преимущество в небе, а его самолеты еще превосходили наши и по тактико-техническим показателям. Но даже и тогда их истребители избегали вступать в воздушный бой, придерживаясь тактики, которую сами называли «нож в спину», то есть они атаковали наши самолеты, только если имели преимущество в высоте и, разогнавшись на пикировании, могли сблизиться на большой скорости в надежде достичь внезапности Независимо от результатов атаки, они сразу же уходили вверх или вниз, не вступая в маневренный бой.
А что касается Николая Гугнина, необходимо учесть, что многие из его побед были достигнуты в воздушных схватках во время вылетов на разведку в глубокий тыл, почти всегда при численном превосходстве противника, когда даже парашют не смог бы его спасти. И только высокое мастерство, хладнокровие и мужество Гугнина позволили ему даже в, казалось бы, невозможных условиях побеждать и возвращаться с разведданными, которые помогали командованию уберечь от потерь многих наших бойцов.
Почему я так уверенно говорю о Николае Гугнине? Дело в том, что судьбы летчиков-истребителей, которые прошли через ту войну, нередко пересекались при самых различных обстоятельствах. Мужество Коли Гугнина я отметил для себя уже в тот раз, когда впервые услышал его имя. Вот как это было…
Ночью, чтобы с рассветом быть над целью, мы в составе большой группы самолетов Ил-2 под прикрытием Яков и авиаэскадрильи наших «харрикейнов» вылетели на штурмовку вражеского аэродрома. Сбор группы в темноте был очень сложным, и мы не удивились, когда обнаружили, что к нашей эскадрилье пристроился краснозвездный Як. Над целью в это время еще грохотала гроза, и Ил-2 под прикрытием Яков получили разрешение уйти на штурмовку запасной цепи. Ведущий нашей группы майор Алабин принял решение идти на штурмовку аэродрома под прикрытием грозовых разрядов. Первый удар мы нанесли благодаря внезапности без противодействия противника. Прошел он весьма удачно. Да и второй наш заход был встречен вяло. Хотя удары грома все еще было трудно отличить от разрывов бомб, но противник уже опомнился и наш третий заход встретил бешеным огнем зениток. Однако и мы были готовы к противозенитному маневру, благодаря чему вышли из этого поединка без потерь. Очень активно и грамотно во время штурмовки аэродрома действовал и пристроившийся к нашей группе Як. Но только мы взяли курс на свой аэродром, «наш» Як вдруг отвернул в сторону и полетел в обратном направлении.
Когда мы вернулись к себе и доложили в подробностях о боевом вылете, тут я и услышал впервые фамилию летчика Николая Гугнина. Это он управлял тем самым Яком, который штурмовал вместе с нами.
Лишь потом стало известно, что в азарте боя (а для Гугнина это был первый вылет на штурмовку) Николай забыл выпустить на немецкую стоянку реактивные снаряды, подвешенные под крыльями его истребителя. Лететь с эрэсами домой он посчитал позором и вернулся опять в район штурмовки, чтобы прицельно ударить по стоящим на немецком аэродроме Ю-88. Зная, что теперь там все зенитки находятся в полной готовности и сосредоточат на его самолете весь свой огонь, вернуться туда мог только отчаянный храбрец. Но, как говорится, смелым Бог владеет. Сержант Гугнин, можно сказать, вернулся из ада. Конечно же, на такой дополнительный маневр баки его самолета не были рассчитаны, и он почти без горючего сел на запасном аэродроме.
А вот еще один случай. В одном из последовавших вскоре боевых вылетов, когда сопровождаемые истребителями штурмовики попали под огонь «мессершмиттов», Гугнин бросил свой самолет навстречу самоуверенным фашистским асам, как бросается птица на любого, кто пытается посягнуть на жизнь ее детенышей, - грозно и самоотверженно. И когда один из немецких самолетов развалился на куски в огненном шаре взрыва эрэсов, самоуверенность хваленых гитлеровских асов словно рукой сняло. Строй их рассыпался, атаки на штурмовиков прекратились, и они ретировались от нашей группы.
Еще несколько боевых вылетов, и Николай был назначен на должность командира звена.
Случай не такой уж частый, когда на командную офицерскую должность назначается сержант. Причем не в ходе боя, когда на это вынуждает обстановка, а в плановом порядке, за деловые, летные и личные человеческие качества.
Его служебную характеристику вместе с другими документами, заметками из фронтовой газеты, воспоминаниями его боевых друзей прислала мне недавно его жена - Галина Григорьевна, укладчица парашютов 122-го истребительного Будапештского полка, прошедшая рядом с мужем всю Великую Отечественную войну.
Я и сам давно хотел поведать читателям об этом необыкновенном человеке. А тут вот совпало - письмо от Гали Гугниной и этот острый разговор с давним товарищем. Ведь с Гугниным мы не просто в одних небесах летали, мы часто вместе сражались с врагом во время боевых вылетов. Это был истребитель, как говорят, от Бога. Все, кто его знал, восхищались бесстрашием и мастерством Гугнина.
И, несмотря на то, что события предвоенных лет отдалились от нас более чем на полвека, такие же парни, как и Коля, стоят и сегодня перед моими глазами, я как сейчас вижу, как они осаждают военкоматы с требованием послать их учиться на военных летчиков. Ведь я тоже был одним из них.
Конечно же, был среди них и Николай Гугнин. Уж кто-кто, а он, студент Воронежского авиационного техникума, имел полное право претендовать на место в Егорьевской военной школе летчиков-истребителей' И в апреле 1940 года был принят. Да и кто бы посмел ему отказать? У многих ли был за плечами Воронежский аэроклуб и практический стаж летчика-инструктора? Его прекрасные летные и человеческие качества обратили на себя внимание командования и на фронте.
В марте 1942 года Николай Гугнин принимает боевое звено истребителей и прикалывает в петлицы первые «кубари» младшего лейтенанта. Молодой летчик и до этого не уставал тщательно анализировать каждый вылет, всегда после приземления просил и командира, и товарищей, чтобы оценка его боевых действий не сводилась к банальному «нормально слетал». Он всякий раз обдумывал несколько вариантов своих действий в воздушном поединке, стремился понять, какой из них мог бы стать оптимальным. Приняв командование звеном, не уставал проводить такие разборки с подчиненными.
- Коля дорвался до руля, - подшучивали сослуживцы.
- Я же отвечаю за этих людей, - отвечал он всерьез - Должен быть уверен, что они понимают логику боя не хуже меня.
Через два месяца, в мае 1942 года, его неожиданно вызвал к себе в землянку командир полка Герой Советского Союза подполковник Ф.Шинкаренко. Прямо от самолета, на котором Гугнин только что вернулся из боевого вылета. Сопровождали на штурмовку Илы. Вернулись все. Но трепки не избежали Можно, конечно, оправдаться - «мессеров» было в два раза больше. Но ведь начало атаки чуть не прозевали, хотя прекрасно знали, что со стороны солнца удобная позиция для нападающих. Да, не подпустили к штурмовикам, но какой ценой? Сколько дырок в самолетах привезли! Есть за что «снять стружку» с командира звена.
- Вот что, Николай Павлович, - впервые по имени-отчеству обратился к нему командир, - мы тут посоветовались и решили назначить тебя заместителем командира эскадрильи.
- Товарищ командир! - взмолился Гугнин. - Я и звеном как следует не научился управлять. Только-только стал что-то понимать…
- Кстати, сегодня звено твое действовало грамотно, - перебил летчика командир, - Связали «мессеров» боем, а штурмовики отлично сделали свое дело. Молодцом! Так что иди принимай должность.
Через месяц Николай Гугнин получает звание лейтенант.
Однажды группу сопровождения штурмовиков возглавил командир попка подполковник Шинкаренко. И надо было такому случиться, что уже после штурмовки группа встретилась с немецкими истребителями при их тройном превосходстве. Фашисты грамотно рассредоточились и стали так строить свой маневр, чтобы наверняка и по одиночке разгромить нашу эскадрилью. Первую атаку парами они нацепили, конечно же, на ведущего. Одна пара выполняла роль прикрытия, а две пары пошли в атаку. И, наверное, в иной ситуации фашистские стервятники смогли бы растерзать наш строй. Но рядом был лейтенант Гугнин, для которого правило «сам погибай, а товарища выручай» было святым заветом. Каким-то немыслимым маневром он увернулся от наседавших «мессеров» и, несмотря на опасность для себя, пошел на выручку командиру. С первого захода он сбил уже сближавшийся с самолетом Шинкаренко «мессер» и сразу же атаковал второго фашиста. Тот попытался увернуться, но поздно - по его мотору уже хлестала раскаленная очередь гугнинского пулемета. Словно споткнувшись, фашист задымил и пошел к земле. Две победы за две минуты так вдохновили наших летчиков, что они, почти не имея боеприпасов, начали смело атаковать напавших на них истребителей врага. И те, несмотря на превосходство, дрогнули, смешались и ушли.
Я как сейчас помню воздушный бой 7 августа 1942 года. Его видели многие летчики. Наш батальонный комиссар Лысенко расстрелял весь боезапас. Немцы это сразу поняли и начали за ним охоту Гугнин, можно сказать, собой прикрыл комиссара. Сопровождал его до приземления на аэродроме. А стервятники Ме-109 переключились на ведомого. Гугнин делает боевой разворот и в упор одного из них сбивает. Но на хвосте у него еще два фашиста. Летчик делает «горку», переворот и кидается в лобовую атаку. Прием эффективный, но требует крепкой воли и внутренней готовности к самопожертвованию. Кто первый не выдержит, у кого сдадут нервы, тот и погиб. Если оба летчика будут идти до конца - оба и погибнут Лобовое столкновение - вещь страшная. И обычно, зная бесстрашие советских летчиков, первыми всегда отворачивали немцы. Так случилось и в тот раз. Только фашист потянул ручку на себя, тут же получил вдоль фюзеляжа смертельную очередь. Красиво от него летели во все стороны ошметки, с огнем и дымом Нервы сдали и у третьего «мессера». Он улепетывал на таком форсаже, что мы от смеха давились.
В октябре 1942 года Николай Гугнин назначается на должность командира авиационной истребительной эскадрильи, а через месяц получает воинское звание старший лейтенант.
В начале 1943 года эскадрилья Гугнина получает почетное право первой в полку переучиваться на новую технику - истребитель Як-7. Уже после первого самостоятельного полета на этой машине Николай Павлович посмотрел в небо и пообещал «Теперь, проклятые фрицы, вы еще лучше почувствуете нашу ненависть к вам!..».
Только в феврале того года эскадрилья провела 29 успешных штурмовок, в которых было уничтожено 5 танков, 10 повозок с боеприпасами, 150 солдат и офицеров противника В девяти воздушных боях Гугнин лично сбивает 3 вражеских самолета и еще 2 в составе группы. 3 мая на его гимнастерке появляется орден Отечественной войны, а на погонах - по четвертой звездочке: капитан.
В конце 1943 года Николай Павлович принимает должность штурмана полка. Казалось бы, чисто штабная работа - мозг полка, его интеллект, его жесткая бухгалтерия Гугнин наполняет эту работу творческой выдумкой, рождая на штурманских картах хитроумные комбинации предстоящих боевых вылетов. В это творчество вовлекаются командиры и рядовые летчики, их предложения тщательно просчитываются и впоследствии проверяются во время боевых вылетов Боевой, счет полка растет с каждым днем. В июле 1944 года Николай Павлович получает звание майор, а в августе - орден Александра Невского. Он по-прежнему летает.
Ловлю себя на крамольной мысли. Весна 1945 года. Уже все вокруг пронизано духом приближающейся Победы. Боевой счет Гугнина таков, что командование, не задумываясь, представило его к высшей награде Родины - званию Героя Советского Союза. У него выше головы работы в штабе полка, в эскадрильях, рядом любимая женщина, ставшая законной женой, его и командир полка придерживает («Не лезь ты на рожон, обидно погибнуть в конце войны»), а он при каждой возможности рвется в бой. Ведь мог бы и придержать себя. Никому бы в голову не пришло упрекнуть его. И тут же возражаю: такие, как Гугнин, о себе не думали, думали о Победе. По себе знаю - чем ближе была Победа, тем скорее хотелось ее ощутить. А для этого был один способ - беспощадно бить врага.
Награды, звания, заслуги - все это подсчитывалось потом. Но без этой «арифметики», без каждодневного учета потерь врага, сбитых самолетов, разгромленных полков и дивизий не было бы и главного итога волны - нашей Великой Победы.
В конце 1946 года я узнал, что Николай Гугнин стал Героем Советского Союза и слушателем командного факультета Краснознаменной Военно-воздушной академии. Учебу он закончил в 1951 году, получил звание подполковник и как боевой летчик, обладающий огромным практическим опытом, был назначен на должность старшего инспектора-летчика Управления боевой подготовки истребительной авиации ВВС. А уже через три года он стал старшим инспектором-летчиком истребительной авиации при Главной инспекции Министерства обороны СССР.
Высокая, солидная должность. Но всякий раз, когда я пытался представить Колю Гугнина этаким солидным начальником, мне вспоминался один «веселый» эпизод боевой жизни, когда обстоятельства поставили нас с ним во время совместного вылета в довольно-таки рискованное положение.
...Шестерку Ил-2 должны были прикрыть две пары истребителей: два «харрикейна» из нашего полка и два Як-7 из соседнего, или, как мы называли, братского полка. Однако в момент, когда штурмовики подходили к аэродрому и мы стали запускать двигатели, у моего ведомого что-то случилось и он взлететь не смог. В одиночестве остался и Коля Гугнин: при запуске двигателя его ведомый намотал себе на винт маскировочную сеть, которая была, видимо, плохо натянута над самолетом. А штурмовики, сделав круг над аэродромом, легли на маршрут. Так что вместо двух пар на прикрытие полетели лишь два истребителя: я - в качестве группы непосредственного сопровождения (это почти в строю со штурмовиками) и Коля Гугнин - в качестве группы прикрытия выше метров на 800. Мы оба надеялись на спокойный вылет. Но где он на войне, покой? Только штурмовики вышли на цель, как тут же появилась шестерка ФВ-190.
Коля не мог связать их всех боем. С ним бы дралась одна пара, остальные четверо ринулись бы на штурмовиков, и мне вряд ли удалось бы одному прикрыть их. Я иду слева и чуть сзади Илов Коля снижается и становится справа. Не сговариваясь, мы оба пришли к одному решению - начинаем ходить зигзагами навстречу друг другу сзади Илов, которые уже отработали по цели и идут домой. Своим маневром мы отсекаем и от Илов, и друг от друга попытки немецких летчиков атаковать. В общем, прилетели, никого не потеряли. Потом при встрече оба долго смеялись, хотя смешного было мало - мы ходили по лезвию ножа. Подшучивали почему-то и сослуживцы, придумывая байку, как «два полка прикрывали тучу Илов...».
В июне 1960 года полковник Гугнин в связи со значительным сокращением Вооруженных Сил СССР увольняется в запас и переходит на работу в гражданскую авиацию. Заочно заканчивает Украинский политехнический институт по специальности «Технология машиностроения». К сожалению, моя связь с ним в это время была потеряна. И какой же радостью стало для меня известие от моего сына, тоже летчика, который мне рассказал о начальнике учебно-летного отдела Кременчугского авиационного училища Николае Павловиче Гугнине. «Уж не сын ли ты Абрека Баршта, моего боевого друга?» - спросил тот... Так наша связь с Копей была снова восстановлена. Но, к моему искреннему горю, ненадолго: в 1987 году Николая Гугнина не стало.
Визит к деду-герою
В городе Кременчуге очень бережно хранят память об этом замечательном летчике, офицере, человеке. На одной из центральных улиц города в портретной галерее знаменитых жителей Кременчуга есть и портрет Героя Советского Союза Николая Павловича Гугнина. В военном мундире, на котором, кроме Золотой Звезды, - орден Ленина, три ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского, Отечественной войны. Красной Звезды (два) и множество медалей - его отметки по арифметике войны. По арифметике Подвига.
Абрек Баршт
Герой Советского Союза
полковник в отставке
Статья была опубликована в газете "На страже Родины" 7 июня 2002 г., № 118-119 (26734-26735).
Подготовил к публикации на сайте Александр Киян
Разделы сайта
