А. ЯР-КРАВЧЕНКО
ХУДОЖНИКИ ЛЕНИНГРАДСКОГО ФРОНТА
19 июня 1941 года я выехал из Ленинграда в Москву для того, чтобы
сдать картину. В эту ночь в "Стреле" мне не спалось. Вспоминалась
дача на Карельском перешейке, где я недавно поселился с семьей. Дом
сбежавшего финского барона расположился на пригорке в обрамлении
высоких сосен. От веранды прямо к берегу Финского залива спускалась
гранитная лестница. В лесу пели птицы, причудливо играли солнечные
зайчики. Неподалеку находилась Куоккала, где в "Пенатах" жил великий
Репин. Хотелось скорей возвратиться, сесть за этюдник и заняться
самым любимым—писанием портретов на пленэре. Своему счастью я сам
завидовал.
21 июня я с моими друзьями праздновал свое тридцатилетие. Сколько
радости, задора было в нас… Будущее казалось прекрасным. Веселые, с
песней мы шли по улицам ночной Москвы. Не забыть ту мягкую, теплую,
летнюю ночь, буйный ливень, листву, изнемогающую под крупными
каплями… Взяв машину, мы поехали на дачу к моему товарищу художнику
Анатолию Шепелюку.
С каким удовольствием в последождевой свежести мы садились за стол
на веранде. Природа, умытая дождем, под лучами восходящего солнца
казалась особенно прекрасной. Легкий ветерок колыхал белоснежную,
свеженакрахмаленную скатерть. Был провозглашен тост за первые часы
моего четвертого десятилетия, но поднятые руки застыли… Радио
сообщило, что началась война…
Прощай, мирная жизнь, прощайте неосуществленные мечты и планы!
Ленинград я застал изменившимся.
Он был деятельно озабочен, аэростаты воздушного заграждения охраняли
город, на крышах домов расположились зенитчики, создавалось народное
ополчение. Город жил напряженной жизнью: эвакуировались заводы,
учреждения, музеи, отправляли детей. Художники, разбившись на
бригады, вместе с научными сотрудниками снимали с подрамников и
накатывали на барабаны драгоценные полотна Эрмитажа и Русского
музея, упаковывали в ящики уникальную скульптуру. Отряды моряков
помогали грузить эти сокровища русского народа. Художники выпускали
плакаты, мобилизующие всех на защиту Родины, на защиту Ленинграда. В
эту работу включился и я, но был призван в армию.
Я попал в авиацию командиром маскировочного взвода и был отправлен
на один из аэродромов, расположенных на Карельском перешейке. Здесь
я встретил таких же сугубо штатских интеллигентов, как и я, —
ученых, писателей, поэтов, инженеров, художников. Никто из нас не
имел ни малейшего понятия о военном деле.
Началась суровая зима 1941 года. Фашисты отрезали все сухопутные
пути, идущие к Ленинграду, но блокада была не полной. По Ладожскому
озеру в Ленинград шло продовольствие, снаряды, боеприпасы, военная
техника. В первых числах ноября 1941 года гитлеровцы предприняли
новые наступательные действия и захватили Тихвин. С каждым днем
становилось все труднее. Ленинград сел на свой голодный паек — "сто
двадцать пять блокадных грамм, с огнем и кровью пополам". С крыш
цехов Кировского завода можно было видеть передовые позиции
противника. Из дальнобойных орудий, вкопанных у подножия Вороньей
горы, фашисты вели почти непрерывный обстрел города. Авиация
жестоко, варварски бомбила его с воздуха. Но Ленинград стоял гордо и
неколебимо.
Я занимался маскировкой аэродромов, самолетов, командных пунктов,
летних зданий и никогда не расставался с альбомом. Летчики,
мотористы, оружейники, техники, их быт стали моей темой. Рисунки я
пересылал в редакцию газеты "Атака" с попутчиками или, если бывала
возможность, привозил сам, и они по три-четыре шли почти в каждом
номере газеты.
В жестоких боях выковывалось мастерство наших воинов… Теперь уже
гитлеровцы не могли так безнаказанно хозяйничать на нашей земле и в
воздухе. Летчики Ленинградского фронта стали беспощадно уничтожать
врага. Количество сбитых вражеских самолетов росло с каждым днем.
Харитонов, Жуков, Здоровцев впервые на Ленинградском фронте
применили таран.
На третий день после легендарного подвига капитана Гастелло
летчики-ленинградцы Черных, Косинов и Губин повторит огненный таран.
-
Я был направлен на курсы стрелков-радистов, по окончании которых
стал принимать участие в военных операциях. А в короткие часы
отдыха, и перерыве между боями, продолжал рисовать.
Как-то я делал рисунок и землянке ночных истребителей, когда летчики
находились во второй готовности, то есть одетые: готовые сейчас же
сесть в самолет. Играли в домино, говорили "про жизнь". Когда были
рассказаны все биографии и все интересные случаи из жизни, меня
попросили показать рисунки. Посмотрев их, кто-то из летчиком сказал:
"Хорошо бы их напечатать в альбоме или книжке". Будучи в редакции
корпусной газеты "Атака", я поделился этой мыслью: с редактором
Николаевым. Он тоже загорелся этой идеей, и мы решили на свой страх
и риск издать первый альбом.
В здании одной из ленинградских школ, на Басковом переулке, в
раздевалке первого этажа, разместилась типография газеты. На
бетонном полу стояли печатная машина. Станок "американка" и наборная
касса. У стенки, затянутая в железо, круглая печь-голландка. Немного
поодаль несколько железных солдатских кроватей. Тут создавалась,
набиралась и печаталась "Атака" — одна из популярнейших воинских
газет. Помещение типографии было промерзшее, с минусовой
температурой. Иногда удавалось протопить печь обрезками бумаги и
газет. Наборщики, верстальщики, печатники грелись, прислонясь
спинами к чуть- чуть потеплевшей печке.
Я никогда не забуду, с какой любовью, с каким энтузиазмом и азартом
делалась газета. А издание альбома было воистину подвигом.
Окоченевшие, негнущиеся прилипали к металлу, но лист не пускался в
машину, пока ни клише не было выжато все возможное. "Американку"
вертели вручную печатники, наборщики, красноармейцы, сотрудники
редакции и я сам. Обессиленные, сделав несколько оборотов, мы падали
подле станка. Альбом издавался тиражом двести экземпляром, в нем
было сорок рисунков. Каждый лист, рисунок и текст внимательно
просматривались редактором Николаевым и секретарем редакции
Алексеевым. Зимой в Ленинграде ночи длинные, лишь на несколько часов
покажется тусклое, почти не дающее света солнце. Электричества не
было, работали при копилке.
В дни, когда издавался альбом, я круглосуточно находился в
типографии. Ночью, устав до предела, раздевался и ложился в ледяную
"постель". На металлической сетке кровати тоненький, належанный
стружечный матрац и такая же подушка. Укрывался отслужившим все
сроки солдатским одеялом. Расстегнув хлястик, набрасывал шинель, а
поверх всего, как шелковичным коконом, пеленался плащ-палаткой,
оставив только отверстие дли носа и рта. Утром, проснувшись, ощущал
непривычную тяжесть у лица—вокруг отверста, оставленного для
дыхания, за ночь появлялся ледяной нарост.
Фронтовой альбом "Летчики-истребители в боях за Ленинград" имел
большой успех, им стали награждать отличившихся в боях летчиков, а
те, в свою очередь, посылали его в подарок родным и знакомым на
Большую землю. Командование предложило мне продолжить работу над
альбомами, но конкретизировало задачу — публиковать портреты только
летчиков имеющих на счету не менее трех сбитых фашистских самолетов.
Когда было издано еще три аналогичных альбома, командование авиацией
Ленинградского фунта решило издать альбом "Герои воздушных боев за
Ленинград". Этот альбом по замыслу был усложнен и очень отличался от
первых четырех. Предполагалось, что он будет издан в папке, в
которую войдут тетрадка с большой вступительной статьей заместителя
командующего по политчасти 13-й воздушной армии А. А. Иванова и
пятнадцать буклетов. В каждом из них помещался портрет
героя-летчика, краткое описание его подвига, стихи А. Прокофьева и
В. Саянова, посвященные герою, а на обороте—факсимиле Грамоты
Президиума Верховного Совета СССР о присвоении летчику звания Героя
Советского Союза. Я и художник Виктор Морозов, оформлявший альбом,
работали над его подготовкой три месяца. Издать такой альбом в
Ленинграде в самую тяжелую первую блокадную зиму было невозможно.
Командование решило выпускать его в Свердловске, и в конце марта
1942 года В. Морозов, военный художник Л. А. Перепелов и я были
командированы в Свердловск.
Так невероятно было после нескольких часов полета очутиться вне
блокады, на Большой земле! Мы чувствовали себя пришедшими в новый,
незнакомый нам мир. Поражало и весеннее солнце, которое светило
по-особенному радостно, и дышащая тяжелым паром куча конского навоза
с копошащимися в ней курами и галками и позабытое звонкое чириканье
воробьев. Я долго не мог оторваться от этого зрелища жизни.
Главный редактор газеты "Уральский рабочий" Лев Степанович Шаумян
организовал в редакции встречу с нами. По всему Свердловску на
больших щитах с плакатами висели объявления: "Ленинград сегодня.
Встреча с фронтовыми художниками и журналистами, приехавшими из
осажденного Ленинграда.
Большой зал редакции был переполнен. Стояли даже на подоконниках. Мы
выступали и но очереди рассказывали о жизни в осажденном городе.
Наши простые рассказы поражали. Трудно было живущим в таком глубоком
тылу поверить в то, что происходило в осажденном Ленинграде, трудно
было представить, как жили и стойко держались люди в голоде, холоде,
без света, без воды, под почти непрерывными бомбежками и
артиллерийскими обстрелами.
После этой встречи мне предложил устроить выставку моих работ,
которая и открылась 30 мая 1942 года в голубом зале Окружного Дома
Красной Армии. Выставку открыл народный художник СССР скульптор
Сергей Меркуров. С обзором выставки выступил искусствовед Осип
Беснин. Он же написал большую статью к каталогу.
На выставке произошла интересная встреча. В нюне 1941 года я рисовал
.летчика-истребителя Георгия Антонова, который одним из первых сбил
фашистский "Юнкере" под Ленинградом. Окончив первый сеанс, мы
условились о встрече на завтра. Но в назначенное время встреча не
состоялась—в тот день в воздушном бою Антонов, уничтожив еще два
самолета, был сбит сам и эвакуирован в тыловой госпиталь. На
открытии выставки Антонов подошел ко мне, и мы с ним по-братски
обнялись и расцеловались.
Мы прилагали все усилия к тому, чтобы пятый альбом был издан в
кратчайший срок. И наши усилия увенчались успехом.
К 30-летию газеты "Правда" работники печати предложили построить
мощную танковую колонну "Работник печати". Этот призыв нашел у всех
сотрудников горячий отклик. В Свердловске была издана книга стихов
А. Прокофьева и В. Саянова "Гвардия высот" с моими рисунками и в
оформлении В. Морозова, а также открытка с моим рисунком,
изображающим подвиг трех ленинградских летчиков Героев Советского
Союза Н. Черных. С. Косинова и Н. Губина. Средства от продажи книги
и открытки поступили в фонд постройки танковой колонны.
Возвращаясь из Свердловска, мы
сделали остановку в Череповце. Впереди Ладожское озеро, а там и
Ленинград. Облачность низкая. В другое время погода считалась бы не
очень благоприятствующей полету, а теперь все рады облачности —
фашистская авиация зорко следит за Ладогой.
В самолет наш вошел генерал-майор. Мы, молодые лейтенанты, были
немного смущены таким соседством. Всегда веселый, неунывающий шутник
Виктор Морозов сразу присмирел, покручивая ус, исподлобья следил,
куда сядет генерал. Он сел рядом со мной. Всеобщую напряженность
немного разрядил взлет. Все наверно думали об одном и том же:
проскочим или нет? Летели очень низко, почти касаясь волн озера.
— Товарищ Яр-Кравченко, вы с Большой земли? Были в отпуске или по
делам службы? Я повернулся, ко мне обращался генерал. Кто он? Откуда
знает мою фамилию? Спрашивать не решился. Я ответил:
— Из Свердловска, товарищ генерал-майор. Там мы издавали фронтовой
альбом, а кроме того, я показал свердловчанам свыше ста портретов
летчиков - защитников ленинградского неба.
— Это из тех, что печатались в газете "Атака"? Знаю... знаю. Генерал
Веров рассказывал мне, что ваши альбомы принесли большую пользу.
Ведь, если не ошибаюсь, право попасть в альбом получает летчик,
имеющий на счету не менее трех-четырех сбитых самолетов противника?
— Совершенно верно, товарищ генерал. Я даже не предполагал, что
летчики так будут реагировать на нашу затею. Как-то приезжаю на
аэродром, а они ко мне: "Ну, что ты приехал? Погода нелетная,
горючки нет". А командир полка говорит: сладу с ними нет, все время
ходят по пятам, просят: "Пусти, батя, в воздух, надо сбить хотя бы
еще одного". Приезжаю в следующий раз, радостные бегут навстречу:
"Рисуй, есть четыре на счету!"
Генерал молчал, долго пристально смотрел куда-то вдаль и потом
медленно, отчеканивая каждое слово сказал:
— История не знала еще подвига, равного подвигу защитников
Ленинграда. Вы делаете большое, очень важное и очень нужное дело.
Народ должен знать своих героев и в этом благородном деле первое
слово вам, художники.
Разговор наш прервал возглас: "Мессеры" в воздухе!" Все бросились к
иллюминаторам. К нам приближалась девятка фашистских истребителей. С
мыса Осиновец наши зенитные батареи открыли огонь. Вскоре головная
машина загорелась и рухнула в Ладогу. Остальные повернули и так же
стремительно, как и появились, скрылись в низко нависших густых,
мохнато-рваных облаках. Все расселись по своим местам. Ничего
особенного не произошло — это были военные будни.
— Нас прервали, — обратился ко мне генерал. — Вы сказали: "искусство
тоже воюет". Вы как гражданин и художник очень правильно поняли
назначение искусства.
Я рассказал генералу о том. что у нас на Ленинградском фронте есть
много художников. Со многими из них я учился в Академии художеств, а
потом, почти в каждом подразделении встречаются и талантливые
самоучки. Все они, наряду с выполнением своего прямого воинского
долга, делают в свободное время зарисовки, плакаты, карикатуры, и
никто почему-то не подумает, что их творчество можно взять на
вооружение. Мне кажется это бесхозяйственно.
— Совершенно верно, это самая настоящая бесхозяйственность.
Искусство — великая сила. Оно должно воевать, его надо обязательно
поставить на службу фронту… Ну. мы, кажется, дома.
Самолет шел на посадку.
Через несколько дней меня вызвал командир части и передал мне приказ
явиться в Политуправление Ленинградского фронта. Я недоумевал: за
какую-такую провинность?
Но приказ есть приказ, его не обсуждают. Меня проводили к начальнику
Политуправления генерал-майору Кулику. Каково же было мое изумление,
когда я увидел моего дорожного попутчика. От сердца отлегло.
Генерал, приветливо улыбаясь как старому знакомому, вышел из-за
стола, поздоровался и пригласил меня сесть.
— Садитесь, товарищ Яр-Кравченко. Я был под большим впечатлением от
нашего разговора. Вызывал товарищей, посоветовались и решили
поручить вам заняться объединением художников, находящихся на нашем
фронте.
— Это отлично… Но смогу ли я?
— Поможем. Мне думается, следует устроить выставку художников и тем
самым объединить их. Для этого мы создаем выставочный комитет и вас
назначаем его председателем. Вы же возглавите и объединение
фронтовых художников. Подберите людей. Я уже поручил выявить
художников в наших частях. Потом надо будет созвать конференцию
художников-фронтовиков и на ней совместно с представителями
Политуправления обсудить все вопросы, связанные с устройством и
проведением выставки.
Уже через день был создан выставочный комитет, в который вошли:
Яр-Кравченко— председатель, художники А. Харшак и П.
Луганский—заместители председателя и члены комитета—художник В.
Морозов, журналист Б. Бродянский, представитель Политуправления Е.
Чистяков и инструкторы Дома Красной Армии Непомнящий и Э.
Подкамннер.
Вскоре была организована первая конференция художников-фронтовиков.
На конференции выступили начальник Политуправления генерал-майор
Кулик и его заместитель полковник Калмыков. Они говорили о задачах,
стоящих перед художниками, о роли изобразительного искусства,
которое должно стать одним из видов оружия, принятого на вооружение
армии. Выступавшие художники рассказали о своей фронтовой жизни, о
том, что ими сделано, и поделились планами на будущее. На
конференции выяснилось, что наряду с хорошим отношением к художникам
в частях были и безобразные случаи. Например, красноармеец А. Бугрин
рассказал, что его командир роты, узнав, что он художник, стал
издевательски относиться к нему. После этого выступления, в тот же
день этот командир-самодур был разжалован в рядовые, а Бугрину были
созданы условия для творческой работы.
Наша конференция воодушевила художников. Мы стали готовиться к
выставке. Члены выставочного комитета разъехались по армиям, где
встречались с художниками, консультировали их, оказывали необходимую
помощь и одновременно выявляли новых художников.
В конце апреля 1943 года со всех
концов фронта потянулись художники со своими работами в
Ленинградский Дом Красной Армии. Всего было представлено одна тысяча
восемьсот произведений, из которых выставочный комитет отобрал для
выставки около четырехсот.
Залы Дома Красной Армии, отведенные под выставку, напоминали
огромную мастерскую. Клубы папиросного дыма в холодном помещении
стояли почти неподвижно. Сидя на корточках, стоя, мы пилили фанеру,
багет, строгали подрамники, натягивали холсты, вырезали стекла,
окантовывали рисунки, сколачивали пьедесталы для скульптур. Вместе с
нами работала старший научный сотрудник Эрмитажа Т. Фомичева.
Артобстрелы сменялись воздушными тревогами, на крышу дома падали
осколки зенитных снарядов, вдребезги разлетались стекла окон, но
никто из нас не уходил в укрытие.
16 мая 1943 года выставка торжественно открылась. Было особенно
приятно, что несмотря на суровую блокаду, к этому дню был готов
хорошо изданный каталог с вступительной статьей Б. Бродянского, со
множеством фоторепродукций, выполненных фотографом С. Гасиловым. Был
также отпечатан иллюстрированный пригласительный билет. Совсем как
до войны.
В выставке участвовали тридцать семь живописцев, графиков и
скульпторов: Ю. Балтрунас, А. Белов, В. Боголюбов, А. Бугрин, Б.
Волков. Н. Володимиров, А. Воль. М. Габбе, А. Горбов, А. Горбенко.
М. Гордон, А. Ефимов, Л. Зиверт, Н. Куликов. II. Кнссе.ть. Л.
Коростышевский, В. Кочегура, П. Луганский, А. Лыбин. В. Морозов, Ю.
Ненрнпцев, Л. Орехов, Н. Пильщиков, Л. Петров, В. Печатан, А.
Павлюк, С. Панкратов, А. Скворцов, Н. Смирнов, И. Скоробогатов, Н.
Тимков, А. Харшак. Б. Шалютин, А. Шепрут, М. Юдин, А. Яр-Кравченко,
П. Ярымбаш. Это были и вполне сформировавшиеся
художники-профессионалы, и творческая молодежь, ушедшая в армию с
первых курсов Академии художеств, и самодеятельные художники. Все
представленные на выставке работы, разные по степени мастерства,
были посвящены большой патриотической теме, они запечатлели для
будущего образы героев Ленинграда и их подвиги.
Осенью того же года выставка успешно демонстрировалась в Москве. В
Центральном Доме Красной Армии заведовала выставочной деятельностью
Е. А. Звиногродская. Благодаря ее энергии и большому опыту выставка
была быстро оформлена и экспозиция сделана с большим вкусом.
Приготовили и пригласительный билет, но печатать его не разрешали до
предварительного просмотра выставки высоким армейским начальством.
Наконец выставка была санкционирована, а на ее открытие дали срок
два дня. За одни сутки был напечатан пригласительный билет, но как
его распространить? Почта в то время доставляла местную
корреспонденцию лишь на пятые сутки. Счастливая мысль осенила нас,
мы с Екатериной Александровной решили использовать для
распространения билетов вернисаж выставки "Фронт и тыл", которая
открывалась на следующий день в Третьяковской галерее. Попросив в
помощь себе взвод курсантов, мы раздали им пригласительные билеты,
которые они и вручали посетителям.
В тот же день я встретил народного артиста республики Утесова,
которого как старого ленинградца пригласил на открытие выставки
военных художников Ленинградского фронта. Леонид Осипович до слез
растрогался, вспоминая родной Ленинград, и вдруг предложил дать на
выставке бесплатный концерт.
23 ноября состоялось открытие. Народу, несмотря на военное время,
собралось видимо-невидимо. В соседнем зале был дан концерт. Прошло
уже двадцать с лишним лет. но до сих пор мы, участники выставки, с
большой, сердечной благодарностью вспоминаем замечательного
артиста-патриота Леонида Осиповича Утесова, сделавшего для нас
открытие выставки в Москве двойным праздником.
Первая выставка художников-фронтовиков убедительно показала, что
искусство тоже воюет, что среди ее участников не было равнодушных —
все активно и горячо боролись за разгром врага. Вместе с воинскими
частями двигались художники, они жили в землянках, окопах, делили
все тяготы и опасности боевой походной жизни.
Художник младший лейтенант Володимиров выставил большую картину,
посвященную переправе через Неву на Ленинградском фронте, а старший
лейтенант Луганский, помимо серии портретных зарисовок, гравюр на
линолеуме и дереве, был представлен картиной "Политинформация в
палате одного из ленинградских военных госпиталей", отличавшейся
большой выразительностью и отличными живописными качествами. С
интересными работами выступил младший лейтенант И. Киссель,
лейтенант В. Кочегура ("Взятие вражеского дзота", "Миномет на
позиции" и другие), старший лейтенант А. Харшак ("Партия зовет", "За
что?") и многие другие военные художники. Выделялись на выставке две
гуаши художника-балтийца капитана Ю. Непринцева. В одной ("Зимний
пейзаж") изображены разведчики, несущиеся на лыжах в тыл врага. В
другой— "Здесь прошел враг"—художник изображает одинокую сосну, к
подножию которой привязан краснофлотец. Руки матроса вывернуты, ноги
разуты, наполовину засыпаны снегом. Повязка пропитана кровью,
чернеет на снегу бескозырка… Сколько драматизма в этой сцене.
Художник сумел в герое-балтийце дать трагический образ огромной
оптимистической силы. Смерть матроса утверждала жизнь, победу.
С великолепными лирическими пейзажами выступили на выставке
краснофлотец Николай Тимков и лейтенант Виктор Морозов.
Акварели и гуаши Тимкова с большой художественной силой запечатлели
образы фронтового города. В работе "Зима к блокированном Ленинграде"
встает сумрачный город, силуэты зданий с насквозь промерзшими
стенами, но город по-прежнему прекрасен и величествен. С
выразительной проникновенностью художник показал суровую
настороженность города, колорит страшной зимы 1941/42 года. Вот
забитые фанерой окна, с остатками наклеек на крошечных стеклянных
обломках, наглухо закрытые ворота, две женщины и рядом — санки с
водой, добытой из Невы.
Рисунки Виктора Морозова, экспонировавшиеся на этой выставке, полны
изящества и красоты. Они также были посвящены жизни фронтового
Ленинграда. Помимо рисунков и офортов, Морозов выставил великолепные
иллюстрации к "Ленинградскому году" Николая Тихонова.
На выставке выделялись выразительные плакаты лейтенанта Гордона и
красноармейца Ефимова, а также скульптурные произведения Габбе,
Ярымбаша и Шалютина. Статуя Героя Советского Союза Свитенко,
созданная Борисом Шалюгиным, была последней его работой. За два часа
до открытия выставки талантливый скульптор трагически погиб.
Шире всего, однако, на выставке
был представлен портретный жанр. Многие военные художники
запечатлели образы героев обороны города (художники Харшак. Белов,
Бугрин, Волков, Воль, Пильщиков, Коростышевский, Балтрунас и другие
). Особенно хочется отметить рисунки погибшего в 1941 году
лейтенанта Горбова.
На эту выставку я представил тридцать семь произведений, из них
тридцать одни портрет.
Картины, портреты, пейзажи, зарисовки, созданные военными
художниками, славили героизм и стоимость людей, оборонявших
Ленинград, советского человека —умного и храброго, сурового к врагу
и нежного ко всему родному, близкому, дорогому, презирающему смерть
во имя утверждения жизни.
Работы эти звали советских людей к справедливой мести за все
испытания и беды, которые принес миру фашизм, к яростной схватке с
врагом до полного его уничтожения.
Газеты "Правда", "Красная звезда", "Комсомольская правда",
"Литература и искусство", "Московский большевик", "Красный флот".
"Вечерняя Москва", "На страже Родины", журнал "Ленинград" и другие
уделили выставке большое внимание и дали ей высокую оценку. Все
статьи в основном были единодушны в оценке выставки. Процитирую лишь
некоторые из них.
"Осмотрев эту выставку, надолго уносишь с собой воспоминания о
запечатленных на полотне пли картоне эпизодах суровой и
величественной жизни города-героя и его защитников. В залах ЦДКА
повеяло дыханием города-фронта, прошелестели его боевые знамена.
Приветливо и просто глядят с портретов герои Ленинграда, перед
мужеством которых преклоняется все человечество.
На выставке 411 произведении изобразительного искусства.
Каждое из них является подлинно историческим документом, правдиво
показывающим как живет, борется и побеждает израненный, но
по-прежнему прекрасный Ленинград…
Эти картины, акварели и рисунки выполнены не в мастерских. Они
созданы в боевой обстановке, полной опасностей и лишений.
("Московский большевик", 1943, 27 ноября)
