* * *
Я два года не уезжаю отдыхать — все
некогда. Откладываю отпуск с месяца на месяц, — всегда что-нибудь
мешает. Мама очень недовольна мной и постоянно мне за это выговаривает.
Она несколько раз смотрела на мои прыжки и неизменно говорила:
— Страшно!
По-моему, это она по привычке. Волнуется конечно. Во всяком случае, если
это ей и нравится, то она не показывает вида. [54]
Папа же стал «болельщиком». Он посещает все слеты парашютистов и вообще
страшно уважает парашютное дело.
Как-то я должна была прыгать. Мошковский говорит:
— Надевайте парашют и идите к машине.
Большей частью Мошковский возит меня сам, и я с ним люблю летать. С ним
просто, весело, он всегда шутит.
Еще до того, как Мошковский меня направил к самолету, он предложил папе
полетать.
Вместе с отцом мы подошли к машине. Тут же находился врач санчасти ГВФ,
который тоже хотел покататься.
Мошковский посадил в машину папу, доктора, и я села с парашютом. Как
только включили газ, доктор обратился к Мошковскому:
— Имейте в виду, что мы не привязаны.
Я не выдержала и расхохоталась. [55]
Мне была задана тогда затяжка на 7 секунд. Вылетели. Оборачиваюсь и
смотрю на папу. Он сидит серьезный, сосредоточенный. Я все время
смеялась над ним. Кажется, он тогда всего второй раз в жизни летал.
Затем вижу, Мошковский поднимает руку. Я второпях задела за белые брюки
отца, вылезла, оглянулась на всех и прыгнула, можно сказать, почти с
папиных колен. [56]
