Доктор Тихонов открывает свой
лазарет прямо на плоскости. Развернул медикаменты, протирает мне
ссадины, смазывает иодом. Лейтенант Олянишин разводит кухню, которую
он устроил из кислородного аппарата. Я прошу:
— Дайте поесть и как можно больше!
Мне дают кусочек куриного филе, немного бульона и чуточку киселя.
Валя говорит:
— Маринка, а мы все время держим в термосе горячий чай, чтобы тебе
не пришлось дожидаться.
Затем она начинает рассказывать о том, как их нашел летчик Сахаров.
Я спросила, какого числа это было. Оказывается, третьего.
— Значит, я ошиблась на один день. Мне казалось, что вас нашли
четвертого.
— Миша Сахаров увидел нас третьего. Он снизился, развернулся над
нашим самолетом и улетел в сторону Комсомольска. Потом снова
вернулся посмотреть на нас. На другой день была большая воздушная
операция. Ты не можешь себе представить, что нам накидали с воздуха:
мешки с теплой одеждой, валенки, резиновые сапоги. А в одном свертке
в полушубке я нашла банку с вареньем. Теперь Полина из этого варенья
вместе с сухим порошком кисель варит. [188] Мы хотим ей присвоить
звание ученого гастронома. Знаешь, Прасковья Васильевна,
оказывается, положила нам еще один мешок с продуктами. Там была
копченая грудинка, ветчина и икра. Но икра тебя не дождалась, мы ее
съели, Маринка.
Валя говорила, говорила без умолку. А Полина между тем принесла
маленькие платочки, на которых было вышито: «Марине». Оказывается,
эти изящные платочки сброшены тоже с самолета, они вышиты
девушками-хетагуровками в Комсомольске. Мне показали целую кучу
маленьких листовок, которые сбрасывали самолеты.
«ОТВАЖНЫМ ЛЕТЧИЦАМ. СЛАВНЫМ ДОЧЕРЯМ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РОДИНЫ, НАШ
ПЛАМЕННЫЙ ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ ПРИВЕТ!
Беспредельно рады, что в результате проявленной о вас заботы
партией, правительством и лично великим Сталиным удалось вас
обнаружить. Принимаем все меры для оказания вам необходимой помощи,
чтобы как можно скорее вас увидеть и горячо пожать ваши крепкие
руки.
ДА ЗДРАВСТВУЮТ БЕССТРАШНЫЕ СОВЕТСКИЕ ЛЕТЧИЦЫ, СЛАВНЫЕ ПИТОМИЦЫ
ВЕЛИКОГО СТАЛИНА!
ДО СКОРОГО РАДОСТНОГО СВИДАНИЯ!
Штаб г. Комсомольска по розыску самолета «Родина».
3 октября 1938 г.»
На душе становится радостно.
Меня знакомят с людьми, пришедшими нам на помощь. [189] Но их так
много, что я не могу сразу запомнить все фамилии. Меня наперебой
расспрашивают, видела ли я зверей в тайге? Девушки рассказывают, что
их навещали медведи.
Но доктор Тихонов решает, что слишком много впечатлений для одного
дня, и прогоняет меня спать. Одетая во все чистое и сухое, утолив
голод, — в первый раз за столько времени, — попив горячего чая, я
залезаю внутрь фюзеляжа, ложусь на мягкий шелковый парашют и пытаюсь
заснуть. Но как заснуть, когда находишься в таком веселом лагере.
Отовсюду раздаются молодые, звонкие голоса. Слышу голос доктора: «Не
мешайте ей спать, не смейте лезть в кабину!» Милый доктор!
Но все-таки каждую минуту в отверстие кабины просовывается то одна,
то другая голова. Я уже начинаю их различать. Каждая голова
спрашивает:
— Ты еще не спишь?
— Мы так и знали, что ты придешь.
А сверху кто-то вторит:
— Здорово, хорошо получилось!
Все это развлекает меня. Сон не идет. Меня глубоко трогает и волнует
внимание товарищей, за несколько часов ставших мне близкими
друзьями. Я чувствую небывалую теплоту, меня согревает эта
трогательная забота.
Доносится вкусный запах жареного. Различаю голос лейтенанта
Олянишина, предлагающего всем пристроиться к омлету. Снова веселая
возня. Потом начинается серьезный разговор. Кто-то говорит:
— Маринка пришла, завтра тронемся в путь. Ему отвечает тихий голос:
— Да, но нужно позаботиться о носилках для Маринки. Ей нельзя итти
пешком.
Я кричу из фюзеляжа:
— Нет, пойду пешком!
Моментально в кабину свешивается голова доктора:
— Я вам велел спать, и вы обязаны мне подчиниться. [190] Мы вас
завтра понесем на носилках, — и голос доктора угасает в темноте.
Потом я слышу, как размещаются ребята. Одни — в кабине, другие —
снаружи. Кто-то кричит:
— Я полезу спать в штурманскую рубку!
Тут я с особой нежностью вспоминаю свою штурманскую кабину и думаю:
«Как хорошо, что она цела».
Несколько человек ложится спать на бензиновых баках. Мне скучно, я
прошу Валю и Полину притти ко мне. Валя ложится рядом со мной, я
крепко ее обнимаю. Впервые за столько дней я окружена людьми. Полина
устраивается у нас в ногах. Наступает тишина.
Но мне не спится. После свежих ночей в тайге мне душно в кабине, не
видно звезд.
Шопотом спрашиваю Валю:
— Ты спишь?
— Нет, не сплю. Как я рада, что ты пришла!
Мы начинаем вполголоса разговаривать. Скоро к нам подползает Полина,
которая тоже не может заснуть от избытка чувств. Валя говорит:
— А ты знаешь, Маринка, какие у нас были веселые номера. Вслед за
мешками с продуктами, за листовками и письмами к нам свалились с
самолетов парашютисты. Сначала двое. Один приземлился поближе к
самолету, другой подальше. Полина бежит к тому, который подальше.
Это был капитан Полежай. Он совершил к нам 301 парашютный прыжок.
Перед тем, как прыгнуть с парашютом, он готовил торжественную речь:
«Дорогие товарищи! Выполняя задание партии и правительства, я,
капитан Полежай...» и т. Д. А наша Полина тоже собиралась встретить
его речью; она хотела сказать: «Дорогие товарищи! От имени экипажа
самолета «Родина» разрешите поблагодарить...» И вот два капитана
встретились на болоте. И, представь себе, никаких речей не
получилось. Они сперва растерялись, потом обнялись, потом стали
целоваться и... плакать... [191]
Мы смеемся. Полина тоже смеется.
— Ты про меня рассказываешь, — говорит она Вале, — а я вот про тебя
расскажу.
— О чем же ты расскажешь, чижик?
— А как ты гостей приглашала. Знаешь, Маринка, спим мы раз ночью,
вот так же, как теперь, на парашюте, и слышим: кто-то ходит вокруг
самолета и по болоту шлепает. Валя говорит: «Кто-то пришел,
наверное, Маринка». Вышла на плоскость и кричит: «Марина!» Никто не
отвечает. Но ясно слышно, как кто-то шлепает по болоту. Тогда Валя
говорит: «Дорогой товарищ! Пожалуйста, не стесняйтесь, заходите к
нам в гости. Мы простые советские летчицы. Мы можем вас даже
накормить. Заходите, мы будем вам очень рады». Но гость не заходит,
даже перестал шлепать вокруг самолета. Я на всякий случай заряжаю
маузер, потом «Вальтер», потом ружье, и все это по очереди подаю из
кабины Вале: «Ты приглашай, а на всякий случай возьми оружие». Ну,
конечно, с оружием в руках у Вали голос стал другой: «Если вам
дорога жизнь, немедленно заходите! Я считаю до трех, если не
зайдете, буду стрелять!» Она считает до трех — гость не заходит.
Валя стреляет. Если бы ты видела, как перепугался бедный мишка. Он
заревел и пустился удирать от нашего самолета.
Снова хохочем. Полина продолжает рассказывать:
— Раньше мы спали роскошно. Сами спим, а форточку открываем, чтобы
выветривался запах бензина. Тогда еще у нас в кабине красная
лампочка горела в знак того, что бензин кончился. Лампочка эта
горела долго, пока не разрядились аккумуляторы. И вот при свете
красного огонька мы видим, как кто-то лезет к нам в кабину и при
этом очень нежно говорит «мяу-мяу». Показывается голова большой
кошки. Валя потянулась на парашюте и сквозь сон ласково сказала:
«брысь». А я взялась за оружие. Это оказалась не кошка, а рысь.
— Ну и что ж, — убили?
— Нет, — отвечает Валя, — не убили. Если бы я в [192] нее стреляла,
я бы пристрелила приборную доску да еще какой-нибудь прибор. Зачем
же портить самолет? Я выстрелила в воздух, и рысь убежала.
Я смеюсь:
— Милая Валя, милый мой летчик, да ведь ты у нас хозяйка!
Мы целуемся и опять смеемся.
Долго еще болтаем. Вдруг Полина вспоминает:
— Да, я забыла Маринке рассказать! Просыпаемся мы ночью и слышим,
медведь ревет. А как раз в эту ночь у нас были гости — парашютисты.
Я говорю Вале: «Пойдем на плоскость гонять медведей, а то наши гости
не привыкли к этой музыке, чего доброго, перепугаются». Вылезли, а
медведя нет. Оказалось, просто капитан Полежай храпел на баках.
В темноте мне не видно лиц моих подруг. Но я ясно представляю себе
ласково прищуренные Валины глаза и знакомую улыбку Полины.
Под утро заснула Полина. Заснули и мы с Валей, крепко обнявшись. Так
прошла моя единственная ночь в лагере самолета «Родина».
