В аэронавигационной
лаборатории
Кадры штурманов еще только
создавались. В Академию для переподготовки приезжали пилоты и
летчики-наблюдатели. Они имели звание командиров РККА и носили
петлички со знаками различия. Однажды из запаса пришли на
переподготовку старые командиры. Из них была создана специальная
группа. Меня назначили преподавателем этой группы. Когда командиры
прочли в расписании «Штурманское дело — преподаватель Раскова», они
решили, что это описка, наверное не «Раскова», а «Расков».
Посмеивались.
Но вот наступил первый день занятий. Обычно в военно-учебных
заведениях при входе преподавателя дежурный по отделению подает
команду «смирно», слушатели встают, и преподаватель принимает
рапорт. Каково же было мое удивление, когда я вошла в [44] класс и
не услышала команды. Слушатели продолжали сидеть на своих местах.
Никто не рапортовал. Хотя передо мной и были старые командиры,
однако нельзя было с самого начала допустить нарушения дисциплины.
Я спросила:
— Кто у вас командир отделения?
Командир встал.
— Товарищ командир, почему не рапортуете?
Он довольно неохотно и лениво подал команду. Командиры также нехотя
повиновались. Затем мне был отдан рапорт, и занятия начались.
Слушатели осторожно, но с явным любопытством приглядывались ко мне.
Женщина-штурман, да еще преподаватель Академии, — это было необычно.
Не сразу установились нормальные отношения. Сначала на меня даже
пожаловались начальнику факультета: командирам казалось диким, что
они должны стоять «смирно» перед женщиной.
Но начальник факультета объяснил, что Раскова права, требуя
соблюдения военной дисциплины. Командиры насторожились. Иной раз
кое-кто из них пытался «подлавливать» меня, задавая каверзные,
сложные вопросы. Кончилось это очень скоро. Напоследок разыгрался
забавный и трогательный инцидент. Перед выпуском группы я раздавала
слушателям зачетные работы. Когда все получили свои работы и я уже
собиралась покинуть аудиторию, ко мне вдруг обращается командир
отделения и говорит:
— Товарищ Раскова, а моей работы вы не вернули.
Я стала искать, но его работы не нашла.
— Подождите, сейчас посмотрю в лаборатории. Наверное, я оставила
вашу работу там.
С этими словами я вышла из аудитории. Когда я вернулась, мне стало
ясно, что надо мной подшутили. Работа оказалась на месте, моим
слушателям нужно было лишь, чтобы я вышла на минуту. Не успела я
[45] войти, как раздалась команда: «Встать, смирно!». Командир
отделения подошел ко мне с громадным букетом цветов в руках и
произнес речь. Мне хорошо запомнились его слова:
«Мы бы хотели, чтобы все летчики, так же, как мы, убедились, что
женщины в нашей стране могут быть летчиками не хуже мужчин...»
Преподавание в Академии помогло мне совершенствоваться в технике и
теории самолетовождения. Обучая других, я сама изо дня в день
продолжала учиться и тренироваться и увидела, что в
аэронавигационной науке, как и во всякой другой, нет пределов
совершенствованию. Если человек научился в течение трех минут с
помощью секстанта определять местонахождение самолета, он должен
тренироваться, чтобы это делать в течение двух минут. Если он умеет
производить астрономические наблюдения с точностью до десяти
километров, ему следует стремиться к еще большей точности.
Лаборатория все более обогащалась новейшими приборами и
приспособлениями. Многое нам приходилось изобретать или изготовлять
самим, своими средствами. В аудиториях были установлены тренажеры —
приспособления для наземной тренировки штурманов. Слушатели
размещались в тренажерах, перед ними здесь были те же приборы, что и
в самолете, на полу и на стене — движущаяся панорама местности.
Панорама приводилась в движение с помощью моторов. У тренирующихся
создавалось впечатление полета. На тренажере слушатели решали
различные аэронавигационные задачи.
Моим любимым делом было — составлять задачи. Составляя новую задачу,
я должна была ее заранее решать. Таким образом, преподавание
нисколько не мешало тренировке штурмана. С каждой новой задачей я
сама все больше и больше тренировалась в технике расчетов. Вместе со
слушателями я увлекалась так называемыми проигрышами полетов.
Делалось это так. Слушатели сидят в классе, перед ними [46] на
столах — карты, бортовые журналы и все нужные приборы: ветрочеты,
аэронавигационные линейки, графики поправок. По заданию инструктора,
слушатели должны проделать все расчеты, которые приходится
производить штурману в воздухе. Слушатели решают задачу, а в это
время инструктор дает различные вводные данные, усложняет полет,
изменяет условия. Неожиданно вдруг сообщаешь:
— Ветер переменился. Вместо попутного сейчас у вас встречный.
Или:
— Ваш самолет попал в сплошную облачность.
— Радиомаяк не работает.
— Вы вынуждены обходить грозовой фронт.
Слушатели должны быстро находить выход из положения, менять курс,
снова делать расчеты на своих приборах.
Такая тренировка (конечно, по заранее определенной программе)
научает штурмана почти автоматически производить свои расчеты.
Тренирующийся привыкает быстро манипулировать со счетными приборами.
Иногда в такой игре слушатель доводится до «потери ориентировки» и
должен сам восстановить ее, определить свое место и дать самолету
курс к цели. Такие упражнения проделывались за один самолет, потом
за целые эскадрильи, потом за большие соединения.
Летом занятия переносились на аэродром, в лагеря. Здесь, летая со
своими слушателями, я помогала им осваивать в воздухе те же приборы,
с которыми мы работали зимой в лаборатории.
Особенно много пришлось летать летом 1934 года. Беляков, перед своим
отлетом по маршруту Москва — Париж — Варшава приехал в лагеря и
сказал мне:
— Я улетаю. Придется вам взять полностью преподавание в моих
отделениях.
Беляков занимался с высшим командным составом. [47]
Мне казалось, что я не справлюсь с такой ответственной работой. Но
Беляков настаивал:
— Справитесь. Если будет трудно, начальник факультета вам поможет.
Он передал мне аккуратно исписанные тетрадочки, по которым можно
было проследить буквально по дням за работой слушателей во время
занятий. Мне, с моим размашистым почерком, даже страшно было
приниматься за тетрадки Белякова. Я старалась подражать ему,
записывать все так же четко и мелким почерком, как и он. Из этого
ничего не получалось. Но даже такая мелочь давала выучку,
необходимую штурману.
Летняя практика проходила успешно. Все слушатели на «отлично»
отлетывали и разыгрывали аэронавигационные и тактические задачи.
Кроме отделений Белякова, я еще занималась со своими отделениями.
Много летала и на тяжелых и на легких самолетах. Летала в качестве
«посредника» на учениях. «Посредник» во время учебных тактических
полетов обычно летит рядом с эскадрильей, отмечает все действия
слушателей, выполняющих роль командиров эскадрилий или отрядов, а
также действия штурманов. В случае неправильных решений, грозящих
безопасности полета, «посредник» принимает на себя командование
эскадрильей и ведет ее на аэродром.
После полетов мы собирались на краю аэродрома, на опушке леса, и
производили подробный разбор полета. Каждый летный день кончался
таким разбором. Мне приходилось в это лето обучать штурманскому делу
командиров авиационных соединений, вести с ними всю работу, начиная
от подготовки полета и до выполнения тактической задачи.
И как был доволен молодой штурман, когда, вернувшись из европейского
перелета, Беляков дал отличную оценку работе слушателей. [48]
