Б.В.Веселовский
Скрытая
биография
ТЕТРАДЬ
ВТОРАЯ
3.
Снова в небе
Однажды нам встретился
конный армейский разъезд. Лейтенант, командир разъезда, расспросив нас,
поведал, что мы уже находимся в тылу наших войск, а эвакогоспиталь
находится в селе Ганцевичи. После оформления передачи раненых в
госпиталь я считал, что задание комбрига выполнил. У четырех партизан и
моего адъютанта был выбор: они могли вернуться в бригаду или обратиться
в воинскую часть, чтобы их зачислили бойцами. Мне же предстояло найти
свой авиаполк.
Адъютант предложил организовать прощальный обед, для чего выменять коней
и подводы на спиртное и еду. Идея была одобрена всеми. У моста через
реку, на лужайке, я увидел группу офицеров в авиационной форме. Сказал
адъютанту, чтобы пришел сюда, когда в деревне будет все готово. Сам же
соскочил с телеги и направился к военным, игравшим в карты на траве.
Мы разговорились. Два летчика и три авиатехника с интересом выслушали
мое короткое повествование о себе. Они ждали машину, чтобы следовать на
новое место базирования их истребительного авиаполка, предлагали мне
ехать с ними. Я с радостью согласился.
Из деревни пришел адъютант. Сообщил, что все готово к обеду. Авиаторы
приняли мое приглашение, и мы пошли в село. Один техник остался
дежурить. На столе закуски было вдоволь — сало, мясные соления и
отварной картофель. В бутылях стоял самогон. Изрядно подогретые
спиртным, мы оживленно беседовали и ели песни — авиационные,
партизанские, фронтовые. Радовались победам, поминали павших. За нами
прибежал авиатехник. Обнимая поочередно своих партизан, я распрощался с
ними и ушел с новыми друзьями. Мы забрались через задний борт в большой
крытый брезентом кузов, и машина тронулась.
К утру мы приехали на место. После завтрака меня проводили на командный
пункт. В рощице стояли два стола: на одном — рация, на другом — телефон,
топографические карты и журналы документации. Командир полка в
наушниках, с микрофоном в руке, опершись одной ногой на табурет, держал
связь с летчиками. Рядом к стволу березы был прикреплен
громкоговоритель.
Репродуктор шипел, из него неслись громкие фразы, выкрики и команды:
«Атакую!», «Прикрой!», «Зайди с солнца!», «Прикрой!», «Вас атакуют!»,
«Ур-а-а-а!», «Горит!». Командир полка изредка вклинивался в сумбурную
речь истребителей.
Завороженно стоял я, представляя знакомую картину воздушного боя. Когда
командир повесил микрофон, отошел Е сторону и стал закуривать, я подошел
к нему. Выслушав меня, он сказал:
— Летчики мне нужны. Возьму безоговорочно! Только вот по соседству
находится штаб корпуса — без его ведома не могу принять такое решение.
Сходи к командиру корпуса.
Я направился в сторону видневшегося леска. В распахнутой палатке над
шахматной доской склонились генерал и полковник. Я представился им.
Беседовали мы долго. Генерал, командир корпуса, пригласил меня обедать.
За столом он продолжал расспрашивать меня и с интересом слушал. Потом
сказал, что он подчинен командующему 16-й воздушной армии генералу С.И.
Руденко и сам решить мою судьбу не сможет.
— Лучше бы ты обратился к командарму... Тут недалеко! — сказал он.
В указанной деревушке штаба 16-й воздушной армии уже не оказалось.
Вечерело, и мне пришлось заночевать.
В следующий день я шел от деревни к деревне — никто не знал, где
размещается штаб армии. Попалась по пути небольшая площадка, где стояло
несколько самолетов У-2.
С летчиками я сразу нашел общий язык. Мне они сочувствовали, все
понимали и были готовы помочь. Местонахождения штаба воздушной армии они
не знали и предложили подбросить к штабу фронта:
— Уж там-то дадут координаты!
И вот я в воздухе! Правда, за пассажира, но все-таки в воздухе!
После приземления, поблагодарив летчика, я направился в деревню, где
находился штаб 1-го Белорусского фронта. Шлагбаум преградил мне путь. Из
будки вышел солдат:
— Кто такой? Куда идете?
Он внимательно изучил мой документ, переговорил по телефону, показал,
куда идти и в каком доме штаб. У входа в дом другой часовой опять
проверил мой документ. У меня было намерение обратиться непосредственно
к командующему фронтом. Генерала армии К.К. Рокоссовского в штабе Не
оказалось. Меня приветливо встретил генерал М.С. Малинин, начальник
штаба фронта. Он просмотрел мой документ и внимательно выслушал.
— Вчера воздушная армия была вот здесь. — Генерал указал точку на карте.
— Поторопись! Может, сегодня застанешь!
Он советовал идти на площадку — можно воспользоваться связным самолетом.
Пилоты охотно взяли меня на борт.
В штабе 16-й воздушной армии меня внимательно выслушали, нашли записи в
журнале учета боевой работы, где значилась дата и обстоятельства боя, из
которого я не вернулся.
Разместили меня при штабе армии. Выдали форму, погоны, зачислили на
довольствие и выписали необходимые личные документы. Сообщили, что
некоторое время мне придется находиться при штабе армии.
А тем временем войска 1-го Белорусского фронта неудержимо продвигались
на запад. За неделю штаб 16-й воздушной армии сменил три места
базирования. Начались бои за польские города и села, были освобождены
города Хелм и Ковель.
Наконец мне вручили за подписью начальника штаба армии справку: «Для
ведения боевой работы в качестве летчика-истребителя препятствий нет».
Естественно, что мне хотелось вернуться в свой родной авиаполк. Моя
просьба была удовлетворена. Мне сообщили, что 46-й, ныне 68-й
гвардейский, авиационный истребительный полк действует на 2-м
Прибалтийском фронте, точных координат полка нет.
Добраться до 2-го Прибалтийского фронта оказалось нелегким делом. Все
движение автотранспорта и связных самолетов осуществлялось от фронта в
тыл и обратно. А это — громадный зигзаг. Выручили летчики транспортной и
связной авиации. Они охотно брали на борт.
Так я оказался на аэродроме под Минском, который лишь накануне был
освобожден. Здесь базировался истребительный полк, которым командовал
мой бывший комполка на Ленинградском фронте Александр Никитович Мальцев.
При встрече он меня чуть не задушил в объятиях, «пришедшего с того
света», — как он выразился. Он привел меня в село, к себе в дом, и пару
Дней не отпускал никуда: «Отдохни! Хватит бегать!»
В доме Александра Никитовича находились его жена и одиннадцатилетний
сынишка. В эти дни было много переговорено и немало выпито. Батя
предлагал мне остаться в его полку, но меня тянуло к своим боевым
друзьям — в Прибалтику. Попутный самолет привез меня на аэродром
Выползово, у станции Бологое. Именно с этого аэродрома я выполнил
последний боевой вылет на Северо-Западном фронте. Сейчас здесь
базировался истребительный авиаполк на «киттихауках», командовал им мой
однокашник по училищу Петр Харитонов, кого в числе первых в начале войны
удостоили звания Героя Советского Союза. Мы сразу узнали друг друга.
Петр с интересом слушал меня. Он не отказал мне в проверке техники
пилотирования на истребителе с двойным управлением. Набрав высоту над
аэродромом, я приступил к пилотированию. С каждым маневром и фигурой ко
мне возвращалась былая уверенность. Особых замечаний Петр не высказал,
советовал перед боевым вылетом провести пару тренировочных воздушных
боев. Сутки гостил я у Петра Харитонова, он распорядился подбросить меня
на самолете У-2 на аэродром у поселка Резекне, в Латвии. Там базировался
50-й истребительный авиационный полк и размещался штаб 315-й
авиадивизии, в которую он входил.
Первым, к кому я обратился, оказался заместитель командира по
политической части полковник Сергей Власович Бушуев. Ранее он был
комиссаром нашего полка на Северо-Западном фронте.
Бушуев заключил меня в объятия, выслушал мой рассказ, забрал документы и
заявил, что меня никуда не отпустит, что я буду зачислен в один из
полков дивизии на прежнюю должность — заместителя командира эскадрильи.
Он мотивировал это тем, что 68-й гвардейский полк, куда я стремился,
вошел в состав корпуса резерва ВГК и неизвестно, на каком фронте сейчас
действует.
— В полку почти никого не осталось из прежнего состава, — рассказывал
он. — Остались двое: Николай Магерин и Иван Лагутенко. Николай командует
полком, Иван его замещает.
Командир эскадрильи 50 ИАП
И.И. Мавренкин и его заместитель Б.В.
Веселовский. Фото 1944 г.
Меня зачислили в 50 иап
заместителем командира 1-й эскадрильи Ивана Мавренкина. Полк был
вооружен новыми самолетами конструкции Лавочкина — Ла-5. Самолета с
двойным управлением в полку не было, пришлось осваивать машину без
вывозных полетов. Это была прекрасная машина, превосходившая
американские истребители, на которых я прежде летал, и немецкий
истребитель Ме-109.
Шла вторая половина июля 1944 года, когда я выполнил первый после
полуторагодичного перерыва боевой вылет. Надо сказать, что наш полк
выполнял особую задачу — воздушную разведку с фотографированием
объектов. Наши самолеты были оснащены американскими фотоаппаратами. Что
не удавалось увидеть визуально, отчетливо фиксировалось на фотопленке.
Для быстрой обработки пленок и их дешифрирования полку было придано
фотоотделение на автомобилях-лабораториях. Наши разведданные,
подтвержденные снимками, докладывались в штабы армии и фронта.
Летали мы также на «свободную охоту». Бомбили с пикирования и
расстреливали пулеметно-пушечным огнем живую силу и технику немцев.
Каждый вылетавший истребитель имел две стокилограммовые бомбы, они
сбрасывались на цель по пути к объекту разведки. Результаты
бомбардировки фотографировались.
Основным моим ведомым летчиком был лейтенант Константин Смяткин. Из
молодого пополнения со мной часто летал лейтенант Григорий Киржайкин.
Скоро мы перелетели на аэродром у города Крустпилс. Интенсивность боевых
вылетов возрастала. Каждая наша пара истребителей вылетала по три-четыре
раза ежедневно. Из боевых заданий не вернулись Володя Жуков и Иван
Пронякин. Несколько раз наш аэродром обстреливала дальнобойная
артиллерия. Погибли несколько авиатехников, на стоянках были повреждены
самолеты.
Счет моих боевых вылетов исчислялся сызнова. Мое личное дело затерялось,
запросы в соответствующие инстанции успеха не имели. Мне вручили новый
партбилет с восстановленным стажем, однако из-за отсутствия личного дела
присвоение очередного воинского звания задерживали.
Когда фронт, подвинулся ближе к Риге, мы перебазировались на временный
аэродром на правом берегу Даугавы, у поселка Кокнес. Мы постоянно вели
разведку переправ, немецких аэродромов у Риги, железнодорожных узлов.
Все эти объекты мы регулярно фотографировали. При этом было необходимо
точно выдерживать высоту и курс полета. В условиях сильного зенитного
огня требовалась огромная выдержка и терпение, чтобы объект был
сфотографирован. Иногда объект — мост, узел железной дороги, аэродром —
был прикрыт зенитным огнем настолько плотно, что не только
фотографирование, а и пролет над ним становился невозможным.
В сентябре 1944 года мне был вручен орден Отечественной войны I степени
за успешное выполнение заданий на разведку с фотографированием и
уничтожение наземных целей. 13 октября 1944 года войска 3-го
Прибалтийского фронта при содействии войск 2-го Прибалтийского фронта
освободили восточную часть Риги до реки Даугавы. Мы перелетели на
площадку у села Шарке, западнее Риги. 15 октября Рига была освобождена.
В конце октября я получил письмо из Москвы. Писала мама моей жены. Она
сообщала, что Наташа и Таня живы, находятся в Каунасе, прислала их
адрес. Это известие меня очень обрадовало. Так как стояла нелетная
погода, я, сославшись на письмо, отпросился в отпуск на пятнадцать дней.
На попутных машинах я быстро добрался до Каунаса. Трудно передать мое
душевное состояние, когда я очутился в городе, где 22 июня 1941 года
встретил войну, где осталась моя семья. И вот после трех лет и четырех
месяцев разлуки предстояла встреча.
Я отыскал нужный дом, поднялся на второй этаж. По лестнице и в коридоре
бегали русские детишки, оглашая помещение звонкими ребячьими голосами.
Мое появление их не смутило. Они окружили меня и наперебой засыпали
вопросами. Узнав, к кому я пришел, загалдели еще громче и привели Таню.
Она меня не узнала, но приветливо пригласила в комнату. Сообщила, что
111мама на работе, скоро придет. Тане шел восьмой год, а, когда мы
расстались, было четыре.
Я рассматривал ее с интересом. Одета она была плохо и неопрятно. Волосы
были всклокочены, словно их никогда не расчесывали. В квартире мое
внимание привлекли неплохая меблировка и развесистые фикусы в каждой из
двух комнат. Таня предложила сесть, но я медленно ходил по комнате взад
и вперед. Она охотно отвечала на мои вопросы. Оказалось, что она жила в
детском приюте, где ей было плохо.
На мой вопрос: «Где твой папа?» — ответила, что папа летчик и воюет на
фронте.
— Какой твой папа? — спросил я.
— Такой же, как вы, дядя. Только немного повыше!
Она пододвинула ко мне стул, взобралась на него и рукой показала, на
сколько повыше.
Уже вечерело, когда послышались шаги. Вошла Наташа и сразу бросилась в
объятия. Таня таращила глаза:
— Папа! Папка! Хитрый какой! Столько времени не признавался!
Наташа рассказала, что семьи почти всех наших офицеров остались в
немецкой оккупации. Их поместили в лагеря. Немцы гоняли их работать на
торфоразработках.
После освобождения Каунаса всем офицерским семьям предоставили квартиры
тех, кто удрал с фашистами. Узнав адреса, я побывал в нескольких семьях
летчиков 31-го истребительного полка.
Все женщины рассказывали о тяжелой жизни в концлагере и каторжных
работах на торфяном болоте. Несмотря на это, почти все матери удерживали
своих детей при себе. Мне рассказали, что Наташа с первых дней оккупации
отдала Таню в немецкий «приют». Меня это удивило, и я стал расспрашивать
подробнее о жизни Наташи. Ответы были уклончивы. Наконец одна из женщин
дала мне адрес:
— Там все узнаете.
По этому адресу жила семья офицера-танкиста. Отец, теперь уже в звании
майора, только что прибыл в семью — к жене и двум ребятишкам. Меня
встретили, как родного. Хозяйка усадила за стол, шутила. Застолье
оживило беседу. Потом, удовлетворяя мое любопытство, Полина — так звали
хозяйку — стала рассказывать. Наташу, знавшую довольно сносно немецкий
язык, назначили старшей, разместили отдельно. Она распоряжалась судьбами
других офицерских жен.
— Скажу только одно — мы все на нее в большой обиде! — сказала Полина.
Вернувшись, я ничего не сказал Наташе. Все еще было впереди. Шла война.
Наташа устроилась работать бухгалтером в авиационной части, Таня была
при ней. «Пусть все остается как есть, идет своим чередом, — думал я. —
Окончится война — разберусь, что к чему!»
Однако в отношениях с Наташей что-то у меня переменилось. Не знаю,
заметила ли она эту перемену. Я чувствовал, что мы становимся чужими.
Приближались октябрьские праздники. На эти торжества нас пригласили
Наташины соседи. Это меня пугало. Я боялся, как бы не вырвалось все, что
я переживал в эти дни, тем более во хмелю.
Перед самыми праздниками я пришел на аэродром и на транспортном Ли-2
улетел в Москву, намереваясь оттуда сразу вылететь в полк.
В Москве мне повстречался мой друг по училищу Григорий Инякин. Он уже
был в звании подполковника, командовал истребительным полком ПВО.
Встреча была самой дружеской. У меня в запасе были еще несколько дней
отпуска, и Гриша уговорил остаться у него. Оказалось, он слышал кое-что
о моей партизанской деятельности.
На другой день Гриша повез меня в Главный штаб ВВС Красной Армии, где
работали наши общие друзья: в главной инспекции — Борис Журин и Федор
Дахов, оба подполковники, в учебном отделе — Алексей Маресьев, Герой
Советского Союза.
Друзья наперебой сообщили, что давно меня разыскивают, знают о моих
боевых делах в партизанском соединении. Оказалось, я зачислен в
претенденты на получение «подарка фронту» — самолета-истребителя.
В те трудные военные годы на средства трудящихся строилась боевая
техника. Она вручалась лучшим частям и воинам фронтов. Так, эскадрилью
истребителей, построенную на средства работников московского Малого
театра, принял комэск старший лейтенант Александр Батизат. Летчик А.В.
Алелюхин принял истребитель, построенный на средства метростроевцев.
10 ноября 1944 года был подписан приказ о передаче фронту самолета Ла-7,
приобретенного на средства работников гостиницы и ресторана «Москва».
Принять этот истребитель предписывалось мне.
14 ноября на Центральном аэродроме Москвы состоялся митинг, где директор
гостиницы «Москва» Шарапов вручил мне документы на истребитель Ла-7 с
бортовым номером «70».
Вечером по этому случаю руководство гостиницы «Москва» организовало
банкет, где присутствовали представители Наркомата обороны, Главного
штаба ВВС, журналисты, мои друзья — Федя Дахов, Гриша Инякин, Борис
Журин и Алексей Маресьев.
Журналисты забросали меня вопросами, интересовались побегом из плена и
партизанской жизнью.
Когда директор гостиницы услышал фамилию генерала Капусты, командира
нашего партизанского соединения, он всполошился и сообщил, что в одном
из номеров гостиницы размещается генерал по фамилии Капуста. Шарапов
послал в этот номер своего помощника за генералом. Разговоры и застолье
продолжались, когда в дверях появился Ф.Ф. Капуста. Он окинул всех
взглядом, сразу узнал меня, подошел и заключил в свои могучие объятия,
приговаривая:
— Чертяка! Летун! Вот так встреча!
Банкет закончился к полуночи. Потом Капуста пригласил меня с друзьями в
свой номер. Уехали мы от него, когда засветлело утро и заработало метро.
На другой день в газете «Вечерняя Москва» мы прочитали заметку о
торжественном вручении фронту самолета-истребителя, построенного на
средства работников гостиницы и ресторана «Москва».
В эти ноябрьские дни из нашего полка в столицу на транспорт, ном
самолете прилетели летчики моей 1-й эскадрильи, чтобы получить на заводе
новые самолеты. Старшим группы был заместитель командира полка майор
Кравцов. Меня включили в эту группу, и в ее составе я должен был лететь
на фронт. Летчики эскадрильи получили истребители Ла-5.
Процедура их получения оказалась длительной. Потом испортилась погода. С
Центрального аэродрома нас перебазировали на подмосковный аэродром
Кубинка. По маршруту на Ригу стояли туманы. Только в конце декабря
погода стала улучшаться, и нам разрешили вылет.
Надпись на обороте:
Мавренкин Иван Влад. 315ИАД, 50ИАРП
(из архива А.Ручковского)
Однако на аэродроме у Смоленска пришлось вновь ждать улучшения погоды.
Так повторилось и в Крустпилсе, где туман приковал эскадрилью к земле.
Вылететь в таких условиях удалось лишь мне и командиру эскадрильи Ивану
Мавренкину. Как снег на голову выскочили мы парой из тумана на свой
аэродром, благополучно приземлились. Это произошло 31 декабря за
несколько часов до нового, 1945 года.
В первые дни января в полк прилетел замполит командира нашей дивизии
Бушуев. Он сообщил мне, что недалеко от нас, западнее города Шяуляй, у
деревни Кейтра, базируется мой род ной 68-й гвардейский истребительный
авиационный полк.
С разрешения командования я улетел в Кейтру на самолете У-2 навестить
друзей. Коля Магерин — командир полка, мой друг и напарник по
Северо-Западному фронту — встретил меня по-родственному. Он привел меня
в дом и познакомил с женой Надей. Хорошее знакомство! Надя была на моем
истребителе мотористкой, я ее и не узнал сразу. Военную форму она
сменила на платье и стала очень привлекательной.
Вскоре пришел наш общий друг Иван Лагутенко — штурман полка. Вот все,
что осталось от прежнего состава. А за два дня до моего прилета погиб в
воздушном бою Миша Заболотнов. Двое суток гостил я у своих друзей.
Многое вспомнили, о многом переговорили и немало выпили. А впереди
предстояли новые бои.
Корпус резерва ВГК, куда входил полк Николая Материна, выполнял задачи
на 1-м Прибалтийском фронте. Его войскам предстояло овладеть
Кенигсбергом — столицей и оплотом Восточной Пруссии. Наша 15-я воздушная
армия поддерживала наступление войск 2-го Прибалтийского фронта на
курляндскую группировку противника.
Над Курляндией висела низкая, дождливая облачность, переходившая местами
в туман. Боевая работа авиации оказалась парализованной. Летчики вместе
с техниками занимались на материальной части — выполняли на самолетах
разные регламентные работы. В свободное время, как могли, мы веселились
— прослушивали пластинки и сами пели, по вечерам танцевали и смотрели
кино. В штабе дивизии мне по секрету сообщили, что меня ожидает сюрприз
в День Красной Армии, 23 февраля, объявят приказ о присвоении мне
очередного звания, назначении на должность заместителя командира полка и
награждении орденом Красного Знамени.
А тем временем, несмотря на ненастье, дежурство эскадрилий в боевой
готовности продолжалось. 18 февраля дежурила наша эскадрилья. С утра
облачность чуть приподнялась, командиру звена Георгию Новокрещенову
разрешили облетать свой истребитель после ремонта. Полетав над
аэродромом на малой высоте минут тридцать, Георгий зашел на посадку.
Левая стойка шасси не вышла. Сложилась аварийная ситуация. Командир
полка отсутствовал. За старшего на аэродроме оставался я. Низкая
облачность не позволяла летчику выполнить фигуры пилотажа, достичь
перегрузок, чтобы сорвать ногу шасси с замков. Выполненные Георгием
виражи не дали результата. Истребитель кружил над аэродромом. Горючего
становилось все меньше и меньше. Летчик выполнял мои команды с земли.
Имея опыт действий в подобных ситуациях, я рекомендовал ему садиться на
одну ногу.
По моей команде ближе к полосе подъехали санитарная и пожарная машины. Я
корректировал заход Георгию на посадку на одну ногу.
Летчик мастерски выполнил посадку, лишь в конце пробега истребитель лег
на левое крыло, незначительно его повредив.
Все, кто это наблюдал, с облегчением вздохнули. Мы уже собрались ехать
на обед, когда начальник штаба полка полковник Казанков пригласил меня в
штабную землянку. Поступило срочное задание из штаба армии на разведку
морского порта у города Либавы (Лиепая). Наземная разведка доносила, что
там скопились разные суда и транспорты. Это и было необходимо проверить
воздушной разведкой.
— Кого пошлем? — спросил Казанков.
— Погода на пределе, полечу сам с лейтенантом Смяткиным) — принял я
решение.
Казанков интересовался, как я буду выполнять задание в таких скверных
погодных условиях при сильном противодействии средств ПВО. Разложив
карту, я доложил свои соображения. По своей территории на бреющем полете
выйду в море, там развернусь и пройду над акваторией порта со стороны
моря. Надеюсь на внезапность. Весь осмотр — визуальный, фотографирование
исключено. Полковник Казанков согласился.
Я познакомил своего ведомого Костю Смяткина с планом нашего полета. Мы
взлетели. Шли низко под густой черной облачностью, нависшей над самой
землей. Пересекли побережье, продолжая удаляться в море. Впереди черная
масса облачности слилась с водной поверхностью в одно целое. Невозможно
было определить, где кончается облачность и начинается вода. Такой полет
возможен лишь по приборам, но высота была чрезмерно мала — высотомер
показывал ноль. Хорошо, что море штормило: просматривались белые гребни
волн.
На скорости 400 километров в час мы развернулись в сторону порта. При
подходе к его акватории нам стали попадаться суда разной величины, их
становилось все больше. Мы шли ниже мачт кораблей, когда над нами
проскочила группа немецких истребителей ФВ-190.
Между волнорезами, едва не цепляя гребни волн, мы проскочили, как в
ворота, зафиксировав большое количество транспортов и барж. На бреющем
полете мы прошли через весь город. Зенитный огонь по нас открыт не был.
Результаты разведки я тут же передал по радио. И уже на подходе к
аэродрому нам повстречались штурмовики Ил-2. Видимо, они по нашему
целеуказанию вылетели на штурмовку порта.
В штабе полка я оставил письменное донесение. По телефону из штаба армии
нам сообщили об объявлении благодарности м ценные сведения. Не успел я
выйти из штабной землянки, как поступило новое срочное задание.
Предлагалось уточнить данные наземной разведки о передвижении войск
противника на дорогах между Тукумсом и районом города Салдус.
Предстояло просмотреть несколько автомагистралей в тех же сложных
метеоусловиях. Моросил дождь, рваные клочья облаков опускались до земли.
Полет осложняла холмистая, лесистая местность с возвышающимися
сооружениями промышленных и жилых строений. Я предупредил Смяткина,
чтобы держался в полете внимательнее, с превышением надо мной.
Линию фронта мы пересекли в облаках, избегая обстрела с земли. Далее
вынырнули и на бреющем полете пошли в намеченном направлении. На
асфальтированных дорогах движения автотранспорта и пеших колонн мы не
наблюдали. Просмотрели все магистрали — безрезультатно. Лишь кое-где в
обратном направлении в местах пересечения дорог наблюдались вспышки и
трассы дуль и снарядов, что свидетельствовало об обстреле нас с земли.
Линию фронта снова пересекли в облачности и вынырнули на своей
территории. Убедившись, что ведомый на месте, запросил его по радио:
может, он что-либо видел на дорогах? Ответ — отрицательный. Я предложил
повторить заход, но и он не дал результатов.
Когда я вышел из облачности на своей территории, ведомого рядом не
оказалось. На вызовы по радио он не отвечал. Продолжая барражировать над
своей территорией вдоль линии фронта, я непрерывно вызывал Костю по
радио, надеясь, что он отзовется или вот-вот появится.
Горючее было на исходе, когда я произвел посадку. На аэродроме Кости
тоже не было, хотя я надеялся, что он, потеряв меня, вернулся.
В штабной землянке доложил начальнику штаба полковнику Казанкову о
результатах разведки. Он передал их в штаб армии и стал запрашивать по
рации и телефону все части, пытаясь выяснить что-либо о пропавшем
истребителе. Отовсюду поступали неутешительные сведения. Самолет Кости
Смяткина нигде не обнаружили. Отчаявшись, я вышел из землянки. Костин
авиатехник помогал моему зачехлять мотор машины. Я направился к ним.
В это время со стороны штаба раздался свист. Это Казанков звал меня,
жестикулируя рукой. Когда я прибежал, начштаба с радостью сообщил:
— Нашли твоего Смяткина! Сидит на аэродроме Елгава, южнее Риги...
Казанков сообщил, что командующий армией приказал сегодня же лететь за
Смяткиным и привести его на свою «точку».
Обрадованные техники мигом расчехлили мотор... На аэродроме в Елгаве
базировались двухмоторные бомбардировщики Пе-2. Подрулив к деревянному
жилому строению, куда тянулись провода связи, я стал расспрашивать
подбежавшего офицера. Он указал на противоположную сторону аэродрома,
где меж больших самолетов просматривался Ла-5.
По моей просьбе дежурный по аэродрому офицер поехал на полуторке к
истребителю, чтобы передать команду немедленно выруливать в готовности
для возвращения на свою «точку».
Сидя в кабине, я ожидал, когда Костя вырулит, но его истребитель не
двигался с места.
Наконец вернулась назад полуторка, в кузове стоял Костя. Он
темпераментно уговаривал меня остаться здесь на ночь. Мотивировал
наступавшей темнотой и тем, что встретил друзей и по этому случаю уже
готовится ужин. Получив выговор от меня, Костя с огорчением поехал к
своему самолету.
Взлетели парой. Совсем стемнело, когда прибыли на свою точку. Около
капониров я расспросил Костю, как его угораздило оказаться на аэродроме
в Елгаве. Он рассказал, что за линией фронта к нам приблизилась пара
немецких истребителей ФВ-190. Он резко отвернул в их сторону и открыл
огонь, срывая их атаку, На такой малой высоте он сразу же потерял меня,
да и немцев тоже. Выйдя на нашу территорию, он сел на первый попавшийся
аэродром.
