Воспоминания
Петровича я знал с самого глубокого
детства, был он неразлучным школьным другом
моего дяди, так их и звали "Пат и Поташон".
Вместе и в армию пошли в тридцать восьмом. Оба
попали в технари: дядя на "Катюши", а
Петрович в авиацию. Потом, уже в девяносто первом
году, подарил я Петровичу теплозащитную плитку
от "Бурана" и пригласил в Москву. Ехали мы с
ним 700 с лишним километров, и всю дорогу
рассказывал Петрович про свои военные годы.
Теперь его уже нет с нами…
Представляю:
Валерий Петрович Пономарев - Старший сержант,
кавалер ордена "Красная звезда", авиатехник
451 ШАП, подготовил 212 боевых вылетов, в 16-ти летал
стрелком, в феврале 1944 года в боевом вылете был
ранен. Вот его рассказ:
Начало
"Мало кто знает,
как отбирали в авиацию в тридцатые годы, а дело
было так: идет призывник на комиссии в
военкомате, ну как положено, раздетый до трусов, с
медицинской картой под мышкой, заходит в
очередной кабинет… и вдруг летит в яму метра
полтора глубиной. На дне, разумеется, расстелены
мягкие подушки, маты, еще что-то, в общем, не
убьешься. Ну, а врачи смотрят: как ты там летишь -
если реакция хорошая – в авиацию. Таким вот
образом я туда и попал. Перед войной служил в
Одесской авиашколе. Были у нас бипланы "БИС-15".
Расшифровывалось это название так – "Боевой
Истребитель Секретный". Незадолго до 22 июня
прислали один ЯК, но на нем и полетать толком
никто не успел. Думал уже и домой скоро, а тут
война. В первый день войны у нас ни один самолет
так и не взлетел, как потом оказалось, в
карбюраторах была вода. Так что досталось от
немцев здорово, да еще и на родном аэродроме.
После эвакуации из Одессы направили
переучиваться на Ил-2, а когда учеба закончилась,
весь выпуск попал на Ленинградский фронт в полк
дальней авиации, а там четырехмоторные машины - я
их ни до, ни после этого не видел (видимо Пе-8 -
П.П.). Ну пошли технари к начальству, сумели
все-таки объяснить, что не наше это дело. И вот
попал я под Сталинград в 451ШАП, да так в нем и до
лета 1945 г. А машина моя всю войну была "бортовой
номер 37" и мой дом тоже №37- бывают же в жизни
совпадения.
Летчики
Авиация, конечно,
не пехота. Форма была до войны - всем на зависть.
Темно-синяя, с галстуком, ни в каких войсках такой
не было! И жили в нормальных условиях, и кормили
неплохо (даже на фронте официантки в столовой
были), особенно летчиков, да и справедливо. Жизнь
у многих была очень короткой. Придет молодое
пополнение – и познакомиться со всеми не
успеешь, а того уже нет и этого, подготовка-то в
авиашколе никакая. Ну, вывезут их "старики"
на УИле в зону пару раз (жить захотят – летать
научатся), а больше и не разрешали. "Стрелкачи"
и того меньше жили, но "старые опытные пилотяги"
обычно выживали, стрелков себе подбирали умелых
и берегли их, они и немцев, не часто, но сбивали.
Лучший летчик и любимец 451 полка был Миша Чеченев.
(Сбил 2 самолета лично и 3 в группе). Дважды
разжалованный, он стал Героем Советского Союза -
подполковником, штурманом полка, получил много
боевых наград. Первый раз его разжаловали за
утрату секретной карты над территорией врага (в
бою сапог надежнее), потом за боевой заход на
рынок, когда цены там поднялись.
Но когда прилетал в полк комкор
Н.П.Каманин, первый вопрос его был: "Чеченев
где?". И летал на боевой машине только с ним и
только ведомым, бывало, и на моей тридцать
седьмой. А по полкам своего корпуса Каманин летал
обычно на "У-2", причем, управлял самолетом
его сын - мальчонка лет десяти-двенадцати.
Технари подначивали его: "А слабо на Илюхе-то!",
а он в ответ: "Да что вы, дяденьки, он же тяжелый,
не удержу!". И другие летчики любили летать с
Чеченевым, если он водил группу на задание, то
обычно все "домой" возвращались. А, вообще,
веселый был парень – одногодок мой, идет после
вылета от машины, парашют по земле волочится, со
стрелком своим любимым шутя переругивается: "Да
ты же в бою продашь, выпрыгнешь в самый момент!"
Про Маринеско недавно по ТВ смотрел, так вот и
Миша такой был! Само собой выпить, конечно, любил,
а уж если отмечали награду или очередную
звездочку, то и тут Чеченев командовал. Коронный
номер его был – снять винтом полотенце с травы
аэродрома, так он высоту и машину чувствовал.
Разбомбил (на одной своей машине) важный мост в
немецком тылу, что оказалось не под силу целому
полку. Обычным ведомым его был Сперанский –
опытный летчик, но странности у него тоже были.
Частенько возвращаясь с задания, садился где-то
рядом с аэродромом, а потом оправдывался: "Да
вот он вроде рядом аэродром был, а тут потерялся…".
На самом деле, конечно, он боялся, что на хвосте
могут висеть "Фоккеры", которые начнут бить
наших при посадке, ну что же – разумная
осторожность, потому и войну пережил. А однажды
застрелил девчонку-официантку, та решила
пошутить, и спрятала его планшет с полетными
картами. Нервы-то у летчиков на пределе были, во
сне такое кричали – вспомнить страшно, и седые,
случалось, с задания прилетали.
Я и сам, слетав на первое задание, с
неделю заикался, особенно страшно было, когда
ЭрЭсы пускали – казалось, машина горит, а потом
привык. Когда меня ранили в 44-м (две пули в ноге до
сих пор), я и немца того разглядел, что стрелял в
меня, как сейчас перед глазами, а приземлились,
летчик мой Костя Захаров кричит: " Чего стрелял
плохо!", а я ему: " Командир! Кажись раненый я!"
Тут Костя пальнул ракетой в воздух. И сейчас же
подъезжает санитарная машина, наливает военврач
стакан спирта, а я пить не стал, испугался, что
пьяному ногу отрежут. Хороший на моей 37-й машине
летчик был Костя Захаров! Петь любил и летал с
гитарой, а прилетит с задания: "Ну, что,
Петрович, загрустил?" Сядет на плоскость и
запоет "Жизнь пилотяги трудна…" или " В
семнадцать лет еще мальчишкой…". А как-то раз
разорвался у него в открытом бомболюке немецкий
зенитный снаряд – дыра в центроплане с метр, а он
дотянул и посадил машину на свой аэродром, только
всю кожу с правой руки стер – так тяжело было
держать машину! Вот в книге "Самолеты ОКБ
Илюшина" фотография "Ил-2 пришел с задания",
так такие каждый день возвращались, а с метровой
дырой раз в жизни видел! Командиры полка часто
менялись, было даже время, когда рядовой летчик
был по званию полковник, а комполка - старлей.
Дольше всех продержался майор Бокунь
– хороший был командир! Строгий, но
справедливый… помню погиб на задании комиссар,
ну построились поэкипажно, всем полком. (А надо
сказать интересная была картина, где двое стоят
(летчик с технарем, где трое, стрелок еще, а где и с
ними оружейник с мотористом, да почти все в
рабочих комбинезонах). Выходит Бокунь: "Ну, что
построились… всем все ясно… ну так вперед, за
дело кооперации! (такая уж у него присказка была)".
А "За родину! За Сталина!" у нас не кричали, но
дело свое делали. Вот прислали нового комиссара
из пехоты и пытался он нас (технарей, оружейников
и мотористов) заставить строем ходить, но Бокунь
с ним быстро разобрался. Хуже всего (для технаря)
когда много "безлошадных" летчиков
появлялось, тому это не так, этому то. А раз
прилетел полковник, вроде из дивизии, полетать на
Ил-2, выбрал "тридцать седьмую", а у меня, как
на грех, штуцер сломался, однако мотор завели. "Ну,
если у тебя вся машина такая, то парашют оставляй,
и полетели!". И слетал на "боевой" без
парашюта, а куда денешься!
Самострел
Самое большое
наказание в войну было за самострел. Можешь
машину разбить, сжечь, ну получишь, конечно, свое,
и за дело, а вот за самострел "вышка"! Раз
баловались мы с другом – тоже технарем и
земляком штатным пистолетом "ТТ" (ребята же
молодые), ну и подстрелил я его немного. Потаскали
нас в особый отдел и отстали. И надо тому
случиться, что через некоторое время мы с ним же
вставляли пушку в "Илюху", засунул он, от
усердия, большой палец в ствол, а она возьми да
выстрели, видно тяга за что-то зацепилась. Ну и
конечно пальца нет – опять "самострел", тут
уж совсем туго от "особистов" пришлось. А еще
было: ставили оружейники пушку, и опять тяга
натянулась – стрельба! Да по штабу полка,
начальство, конечно, в щель попрыгало, командир
полка кричит: "Ну, погоди! Пусть только
стрелять кончит!".
Машины
Новые машины мы
обычно получали на заводе в Куйбышеве. Принимали
еропланы технари, а пилоты гнали их вместе с нами
на фронт. Однажды в цех зашел сам Сергей
Владимирович Илюшин. Технари, конечно, обступили
его с расспросами, замечаниями, советами, а он и
разговаривать не стал, пробурчал только: "Что
мы вам сделали – на том и воюйте!"
Хотя, конечно, машина всю войну
улучшалась – дерево и перкаль заменялось
дюралем, тросовое управление гидравлическим,
пушки стали ВЯ вместо ШВАК. Вообще к машине
отношение было лучше, чем к людям. Как людей
готовили, я уже рассказывал, а вот новую машину
облетывали часов 20, ресурс соблюдали очень
строго - 100 часов двигатель, 500 - планер, но 500-то
редко какая выдерживала, а вот двигатели
частенько меняли. Ну, могла комиссия от армии
продлить ресурс процентов на 20, да и то, если все в
идеале.
А вот раз пришла новая машина (вместо
списанной), а мотор "не тянет". И мотористы, и
инженер полка возились – и все без толку. Хотя
инженер бо-ольшой специалист был. Мог на слух
определить, какой цилиндр (из 12–ти) "троит",
и редко ошибался! Костя говорит: "Разобью я ее,
старая и то резвее была, а то за ребятами угнаться
не могу, так и угробиться не долго!" И точно!
После очередного вылета идут пешком со стрелком,
живые-веселые… ну все ясно.
С инженером тоже всякое случалось:
как-то ставили троса управления и перепутали. А
летчик взлетел… ручка влево - машина вправо и.т.д.
Как он сел, до сих пор ума не приложу, но обошлось.
Вообще "Илюха" хорошая машина была,
живучая… в умелых руках, разумеется. Хорошие
пилотяги "Мессеров" не боялись, "Фоккеры",
конечно, другое дело, у них вооружение посильней.
А вот со связью туго было. Первое время рации
только у комэсков были, потом приемники у рядовых
появились. Даже СПУ на первых двухместных "Илюхах"
не было, а был "светофор": три лампочки – три
кнопки, а там уж, как летчик со "стрелкачем"
договорятся. А вот фотопулеметы почти на всех
машинах были. И не дай бог стрелять в белый свет и
заходов сделать меньше, чем приказано… а на
вторых, третьих заходах обычно и гибли ребята.
Побывка
Во время битвы на
"Курской дуге" подбили нашу "тридцать
седьмую" в поселке Орлик Курской губернии.
Костя посадил самолет "на брюхо", но машина,
разумеется, на списание. Сижу я над картой и
измеряю штурманской линейкой расстояние до
родного дома – получается 40 километров. Подходит
комполка Бокунь: "Что, домой захотелось? Ну
ладно, сейчас идет попутка в штаб нашей 5-й
воздушной армии, который как раз в твоей Короче,
ну и ты давай на пару дней."
Как был, так и поехал в промасленном
комбинезоне. Захожу в свою родную калитку, а мать
во дворе копается… увидала меня: "Солдатик!
Иди отсюда, есть нечего, а тут начальство большое
стоит!". -"Да это же я, сын твой!" Мать,
конечно, узнала меня, а тут и особисты подоспели:
"Кто да что". Слава Богу, хватило ума
связаться с нашим штабом , выяснили, что не
дезиртир я, но, однако, тут же отправили обратно в
полк. Вот и побыл дома… первый и последний раз за
всю войну.
Заграница
Войну наш полк
заканчивал в Венгрии и Чехословакии, тут веселее
стало - победа уже не за горами! Как-то само собой
установился порядок, чтобы на аэродроме всегда
стояла бочка вина, а когда она заканчивалась,
посылали свободных технарей и стрелков за новой.
Ехали на ремонтной машине в ближайший винный
подвал и палили из ППШ по замурованным там
бочкам, попробуем, выберем, что повкуснее и
нацедим для полка. Варварство, конечно, но ведь
победители!
Здесь довелось повидать Васю Сталина,
стояли с его полком на одном аэродроме. Очень его
летчики уважали. Не за фамилию, а за то, что сам он
был боевой летчик. И своих пилотяг в обиду
никакому начальству не давал, а летчики у него
были отличные, как-никак полк свободных
охотников. Запросто могли немца пригнать и сбить
над нашим аэродромом. Уж не знаю, кому они из
высшего начальства подчинялись, но жизнь у них
была вольная: сидят возле бочки, потом соберутся,
полетят, собьют кого-нибудь и опять сидят.
Зимой 45-го в Венгрии довелось повидать
самое страшное на войне. Раз согнали много мадьяр
(в основном женщин и детей) расчищать снег на
нашем аэродроме, а в это время взлетал молодой
летчик… и сошел с полосы, конечно "кувыркнулся".
Сколько уж людей там погибло, я не считал, но
кровь стояла, что называется по щиколотку. А от
пилота почти ничего не осталось, а то, что
осталось сложили в парашют и похоронили. Убитых
летчиков и стрелков всегда в парашюте хоронили
(если было, что хоронить). Войне-то конец, а ребят
еще много погибло. Был еще отличный летчик –
комэск майор Нетреба. Всю войну без единой
царапины, женился на фронте, жену с собой возил, а
9 мая погиб от прямого попадания зенитки над
Прагой. Вот такая судьба…
На
"Бендерщине"
После победы наш
полк отправили на Западную Украину для борьбы с
националистами. Так там тоже интересный случай
был… Вот недавно Сахарова на съезде ругали, что,
мол, наша авиация по своим в Афгане лупила, а на
войне всякое бывало - дадут "квадрат" для
атаки, ну НАШИ лупят туда изо всех сил, а тут
пехотный командир по телефону:"Да что ж вы
делаете, мать вашу!!!" На "бендерщине" ехал
к нам почтальон с письмами, ну и дали по нему
пулеметную очередь из ближайшего леса, и нет
человека вместе с лошадью. Командир приказал
развернуть ВСЕ!!! машины полка в сторону вражьего
леса и показать "бендеровцам" "Кузькину
мать"! Ну, влупили, не взлетая, изо всех пушек и
ЭрЭсов, а в лесу стоял наш кавалеристский полк…
понятно, что там было.
Летом 45-го отправили
всех наших ребят на японский фронт… и Чеченева, и
Костю моего. А я поехал домой по выслуге лет. Еще
раз в жизни довелось встретиться с родными "Илюхами".
Призвали нас, технарей в 1956 году на
переподготовку на реактивные машины. Изучали
Як-15, но тут венгерские события. Срочно
расконсервировали полк новеньких "Ил-2",
стоявших на хранении, и нас туда. Чуть позже
призвали летчиков-фронтовиков из запаса. Боевые
ребята были… поддали во главе с комполка (тоже
запасник)… ну мы мадьярам дадим!!!. А для начала
дали по местным пивным. Командира после этого
заменили, а вскоре и мадьяры успокоились, и
поехали мы в сторону дома…
