Командир 7-го Бомбардировочного Хинганского авиационного корпуса 9-й ВА Приморского ВО. Дальний. Северо-Восточный Китай

Командный пункт учений 7-го БАК. Китай, аэродром Саньшилипу, 1948 г.
Слева направо: заместитель командира иад ГСС п/п-к В.Макаров, представитель штаба ВВС ГСС п-к Л.Горегляд, командир корпуса ген. м-р Д.Никишин, командир иад п-к Николаенко.
На заднем плане стоянки Ту-2 и По-2 10-го гв.бап.

 Вскоре после завершения войны на Дальнем Востоке весной 1946 года советские войска стали покидать территорию Северо-Восточного Китая. По советско-китайскому договору 1945 года в южной части Ляодунского полуострова осталась в совместном пользовании на 30 лет Военно-морская база Порт-Артур,[1] небольшие советские гарнизоны сохранялись вдоль линии КВЖД. Статус советских войск предусматривал их полное невмешательство во внутренние дела Китая.

К 1948 году власть на большей части Китая еще принадлежала режиму Чан Кайши, американцы оказывали ему активную помощь и сохраняли военные базы, но Народно-освободительная армия Китая (НОАК) с 1947 года успешно громила противника. В феврале 1949 года чанкайшисты сдали Пекин, Народно-освободительная армия развернула наступление на юг, форсировала реку Янцзы, освободила Нанкин, Шанхай... Двухмиллионная армия Чан Кайши бежала на остров Тайвань, и 1 октября 1949 года было провозглашено образование Китайской Народной Республики. На фоне этих событий проходила моя служба в Китае.

Военно-политическая обстановка на Дальнем Востоке затрагивала жизненные интересы страны, поэтому войсками руководили опытные и заслуженные военачальники, командовал Маршал Советского Союза Р.Я.Малиновский. Командующим 9-й Воздушной армией был генерал-полковник авиации С.А.Красовский (штаб в Хабаровске). 39-й Армией на Ляодунском полуострове командовал генерал-полковник дважды Герой Советского Союза А.П.Белобородов[2] (штаб в Порт-Артуре).

В должность командира 7-го БАК, входившего в состав 9-й ВА я вступил в марте 1948 года. Полное название – «7-й бомбардировочный Хинганский авиационный корпус» свидетельствовало о его заслугах в разгроме Квантунской армии. До меня 7-м БАК командовали генерал лейтенант В.Ушаков, затем Герой Советского Союза генерал-лейтенант Слюсарев. К моменту моего прибытия в Дальний в корпус входили четыре авиадивизии, отдельный разведывательный авиаполк и отдельная транспортная авиаэскадрилья.

Два полка 179-й бад - 10-й гвардейский бомбардировочный Киевский Краснознаменный авиаполк и 860-й бап базировались на аэродроме Саньшилипу, штаб дивизии находился в поселке Хоусаньдавань (8 км от аэродрома). 114-й гвардейский бомбардировочный Киркенесский авиаполк стоял на аэродроме Дэншахэ.

113-я бад в составе трех бап и ее штаб располагались на аэродроме Дальний на северной окраине города.

Все бомбардировочные полки были вооружены самолетами Ту-2. В состав каждого полка входили три эскадрильи по три звена трехсамолетного состава. Вместе с двумя самолетами командира полка, заместителя и одним УТБ насчитывалась 31 машина.

В истребительную авиадивизию (командир Николаев) входили 351-й иап на Ла-9 (в 1949 г. перевооружен на Ла-11 и два полка на Р-63 «Кингкобра». Два базировались в Дальнем, третий - в Саньшилипу.

Штурмовая авиадивизия трехполкового состава имела на вооружении Ил-10 и в полном составе базировалась на аэродроме Цзинчжоу. Там же находился орап также на Ил-10.

23-я отаэ на Ли-2 располагалась в Дальнем.

Кроме того, корпус располагал двумя оперативными аэродромами в Инчэнцзы и Тунчэнцзы.

Наземное обеспечение осуществляла авиацонно-техническая дивизия и несколько аэродромно-строительных батальонов.

На аэродроме к северу от Порт-Артура базировалась авиадивизия ВМФ в составе двух бап и одного иап, подчинявшаяся непосредственно командиру базы вице-адмиралу Василию Андреевичу Ципановичу.

Помимо ВМФ и авиации на Ляодуне дислоцировалась общевойсковая 39-я  армия со штабом в Порт-Артуре. Ее командующий генерал армии Белобородов являлся и старшим начальником всей группировки советских войск в Китае.

Все мы тогда с интересом знакомились с памятниками еще не очень далекой русско-японской войны. Сторожем русского военного кладбища в Порт-Артуре и нашим экскурсоводом по местам сражений был участник тех событий бывший полковник генерального штаба. М.С.Алексеев.

Все аэродромы достались от японцев с так называемые «пескобетонными» полосами из утрамбованной смеси песка и цемента. Засыпные бараки, где размещался личный состав, были холодными и требовали замены. Хорошее впечатление производили построенные японцами в Дальнем и Саньшилипу бетонные укрытия для самолетов, кислородные станции. Радиолокационных станций на аэродромах Порт-Артура еще не было.

При выводе в 1948 году советских дальних бомбардировщиков из Кореи я вывез все их боеприпасы на свои склады в Дальний, поэтому мы смогли активно отрабатывать практические стрельбы и бомбометание. Бомбили цели на полигонах, оборудованных на безлюдных прибрежных островах. Когда я в первый раз поднялся на КП, то пришел в ужас: вплотную к острову-полигону собралось множество джонок. Оказывается, китайцы по своим каналам точно узнавали о времени бомбометания и плыли к острову прямо под падающие в воду бомбы, чтобы собрать глушенную рыбу. Я тут же встретился по этому вопросу с Председателем народного правительства Северо-Восточного Китая Гао Ганом, но он только развел руками. Тогда мы стали внезапно переносить начало полетов, место стрельб и в конце концов добились только того, что «рыбаки» стали дожидаться улова за пределами зоны вероятного отклонения бомб.

Для бомбометания и стрельбы по движущейся цели в Дайрен-доках строили буксируемые катерами катамараны с дымовыми бомбами. Воздушную стрельбу отрабатывали по конусу, выпускаемому с Ту-2 на буксировочном тросе длиной около 80 метров. Это приспособление я использовал однажды, чтобы избавиться от полетов американских самолетов-разведчиков. В это время еще действовала американская военная база на полуострове Шаньдун, километрах в 200 от Дальнего. Каждый день оттуда как по расписанию появлялся разведчик[3] и на малой высоте по одному и тому же маршруту облетывал и фотографировал наши объекты, аэродромы. Надоел он страшно, и я просил Красовского дать разрешение на перехват. Красовский передал это маршалу Малиновскому, а тот распорядился, чтобы я сам принимал решение.

Оценив ситуацию, я составил план действий, перенес зону воздушной стрельбы западнее в район над заливом, из которого всегда появлялся разведчик. Мы с заместителем командира 351-го иап Героем Советского Союза Макаровым заняли готовность на двух «Кингкобрах». В расчетное время появления американца взлетели, Ту-2 вошел в зону стрельб на высоте около 200 метров и распустил конус, мы с двух сторон в пикировании поочередно открыли по нему огонь. Самолет-разведчик, как и предполагалось, оказался на встречном курсе ниже Ту-2 и едва не угодил под снаряды. Мы сделали вид, что его не замечаем, продолжали расстреливать конус. Конечно, сбивать американца мы не собирались, но летчик перепугался, шарахнулся, потерял высоту, чуть не ударился о воду, и выровнявшись над самой поверхностью моря, срочно ретировался. После посадки я доложил обо всем Красовскому и стал ждать, что будет дальше. Вскоре американцы прислали в МИД СССР ноту с заявлением о нападении советских истребителей на «сбившийся с курса легкий пассажирский самолет», но разведывательные полеты над Ляодуном прекратили.

В июне 1948 года в Порт-Артуре проводились крупные совместные учения всех родов войск. Общее руководство учениями осуществлял Малиновский, из Хабаровска прибыл и Красовский. Учения проходили в два основных этапа. На первом - отражение морского десанта условного противника, под которым, естественно, подразумевались американцы. На втором - имитация нанесения массированного бомбового удара по Пхеньяну (350 километров к востоку от Дальнего).

Действиями авиации при отражении десанта я руководил с торпедного катера. В воздухе работали все части и соединения корпуса. На следующий день предстоял вылет на Пхеньян. На все Ту-2 подвесили по девять 100-килограммовых бомб, пушки и пулеметы разрядили и сняли все лишнее. Прикрытие бомбардировщиков осуществлялось двумя полками на «Кингкобрах» с подвесными топливными баками. В море на маршрут полета вышли три подводные лодки, которые, оставаясь в надводном положении, должны были оказать в случае необходимости помощь экипажам, терпящим бедствие.

Рано утром восемь полков поднялись по тревоге со своих аэродромов и собрались над Дальним, откуда колонной эскадрилий на высоте 6000 метров взяли курс на Пхеньян. Видимость была отличная, все прошло по плану, из кабины «Кингкобры» я наблюдал, как обозначив заход на цель, строй бомбардировщиков плавно развернулся над городом и лег на обратный курс к Ляодуну, где отбомбились по полигону на острове.

В это время с одной из подводных лодок Красовскому сообщили, что видели спускающийся парашют, но отыскать его в воде не смогли. Посадив «Кингкобру», я стал разбираться, что произошло, но так как командиры полков докладывали, что у них весь личный состав на месте, то приказал выстроить на аэродромах все экипажи у самолетов. Наконец, в 114-м полку я нашел экипаж Ту-2 без стрелка. Оказалось, что на обратном пути ведомый летчик стал отставить, газанул и чуть не столкнулся с ведущим, чтобы погасить скорость резко задрал нос, сорвался в штопор. Стрелок запаниковал и выбросился с парашютом, а летчик вышел из штопора и вернулся на свое место в строю. Поиски в море ни к чему не привели, человек пропал.

Остро стоял вопрос о строительстве новых взлетно-посадочных полос и необходимых для нормальной службы казарм, столовых, штабных и технических помещений. Наша техника, особенно Ту-2 и «Кингкобры», требовали прочных полос. За неполных два года мы построили металлические полосы из плит в Дэншахэ, Тунчэнцзы и Инчэнцзы, а также бетонные полосы длиной 2400 метров в Саньшилипу и 2600 метров в Дальнем.

Последняя стройка была самой крупной и сложной. На ее время все шесть полков перебазировались на аэродром Инчэнцзы. Требовалось снести большую деревню на южной стороне аэродрома, этот вопрос согласовывался с Гао Ганом. Взаимовыгодное сотрудничество было налажено быстро: Гао Ган выделил две тысячи китайцев с корзинками на коромыслах. Под руководством наших специалистов они с помощью своих корзинок и ишаков быстро снесли деревню и выполнили все необходимые земляные работы. Мы за работу расплачивались гаоляном, чумизой, хлебом. Надо сказать, что взаимодействие с Гао Ганом всегда было очень тесным, он помогал нам рабочей силой, например, когда требовалось восстанавливать аэродромы после тайфуна, мы тоже чем могли помогали местному населению и властям.

В этот период из Дальнего были выселены почти все японцы. Мне как начальнику гарнизона приходилось заниматься отправкой на пароходах двенадцати тысяч человек, в основном женщин и детей. Многие из них смертельно боялись ехать в Японию, приходили и просто умоляли оставить. В освободившиеся японские дома мы своим транспортом перевезли, в частности, жителей деревни, снесенной при расширении аэродрома.

В то же время мы оставляли работать японских специалистов в доках, коммунальных службах, на заводах, так как китайцы заменить их еще не могли. Как-то ко мне пришли инженеры-японцы с цементного завода - у них закончился аммонал, которым они подрывали скалу. Цемент был крайне необходим для строительства взлетных полос, поэтому я вместе с ними поехал к скале, стесанной аккуратными террасами. Самые мелкие боеприпасы, какие мы могли предложить, были гранаты из боекомплекта Ил-10. Дня через три японцы изготовили буры по диаметру гранат и насверлили отверстий в скале. Я высказал предположение, что шурфы расположены слишком часто, однако они не придали этому значения. После подрыва гранат половина скалы вместе с террасами превратилась в груду обломков, но инженеров это особо не огорчило, и материала заводу хватило надолго.

По воскресеньям я обычно летал, так как в другие дни было много другой работы. Приехав как-то в выходной на аэродром в Дальнем, я увидел, что вдалеке двое китайцев с арбой ковыряются возле Ла-9, тянут на себя воздушный винт. Это показалось мне странным, и мы подъехали к ним. В этом месте стена, ограждавшая аэродром, прерывалась, чтобы не создавать помехи заходящим на посадку самолетам, поэтому на стоянку истребителей можно было беспрепятственно попасть с дороги.

Из объяснений китайцев выяснилось, что пропеллер они купили у «капитана» за мешок юаней. Все стало ясно. Я отправил адъютанта по дороге в ближайшую забегаловку. Там и обнаружился предприимчивый техник-оружейник с мешком денег, уже порядком выпивший. Оказывается, к нему на дороге пристали китайцы с просьбой что-нибудь продать, например, алюминий. Он ничего лучше не придумал, как ради смеха предложить купить винт с якобы его самолета. Китайцы поверили, расплатились, а техник пошел пропивать неожиданно свалившиеся ему деньги. Оставшиеся юани у него отобрали и вернули китайцам, а самого надолго отправили на гауптвахту.

К сожалению, подобные случаи были не единичны. Дальний и Порт-Артур соединяли две дороги: южная проходила вдоль берега моря, северная петляла между сопок. На северной дороге у Волчьих гор китайцы развернули целую базу, где покупали у наших солдат все подряд, особенно ценились ими изделия из цветных металлов, автомобильные колеса (шли для повозок), разные механизмы. Как-то раз трое солдат-танкистов угнали из парка танк и даже не смыв с башни номер продали его на этой базе за три мешка юаней, взвалили мешки на плечи и пошли было восвояси. Но китайцы попросили их отогнать танк дальше в горы. Танкисты согласились и через сопки привели танк на свое место в парк. Обманутые китайцы подняли скандал, к тому же они запомнили бортовой номер. Аферистов быстро разыскали, и это громкое дело рассматривалось на Военном совете.

Достать деньги на выпивку было только половиной дела. В магазинах Военторга спиртное не продавали, поэтому солдаты, да и офицеры покупали (иногда выменивали на бензин или еще что-то) китайскую самопальную водку, брали неизвестно что на закуску. Не зная языка как-то договаривались, называя китайцев «Мишами» и «Васями». Тяжелые отравления и желудочные инфекции добавили могил на русских кладбищах в Дальнем и Порт-Артуре. Особенно остро эта проблема стояла в пехоте. Летному составу платили хорошо, сержант-стрелок с Ту-2 на месячный оклад денежного содержания мог себе сразу приобрести кожаную куртку, одеяло, дорогой шерстяной отрез и почти за бесценок сшить отличный европейский костюм у портного-китайца. Местное население в основном жило крайне бедно, и мы не переставали поражаться некоторым чертам его жизни: публичным казням на площадях, матерям, подкидывающим малолетних детей под колеса машин, людям, спящим ночью прямо на дороге... Зачастую китайцы боялись селиться в добротных японских домах, разбирали на кирпичи и строили из них какие-то примитивные лачуги.

В январе 1949 года я получил шифровку из Москвы. В ней предписывалось подготовиться к встрече лиц, прибывающих через несколько дней на С-47, лично встретить их на аэродроме в Дальнем. Следовало также приготовить казарму и особняк. Для обеспечения дальнейшего их следования над морем подготовить полк истребителей, полк бомбардировщиков и три летающие лодки «Каталины». Кто и зачем летит - не уточнялось, но об этом запрещалось сообщать кому бы то ни было.

Я отдал необходимые распоряжения, начался срочный ремонт казармы, столовой. Над Желтым морем ходила «Каталина», по радиосигналу ее разыскивали для тренировки истребители и бомбардировщики. Несколько раз на амфибии вылетал в море и я. Все эти приготовления сильно озадачили моих начальника штаба и замполита, но все их вопросы я оставил без ответа.

В назначенный час в генеральской форме с сигнальными флажками в руках я стоял на совершенно безлюдном аэродроме - всех, даже водителей машин удалил за стену и выставил охрану. Наконец С-47 сел и срулил с полосы. Я поставил его на круглую бетонную площадку для почетных гостей, и когда винты остановились, разглядел в кабине своего давнего, еще по Борисоглебску, приятеля - дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта В.Грачева. Обычно ему доверяли только самые ответственные полеты: он вел в Тегеран самолет И.В.Сталина, не раз возил Молотова. На мой немой вопрос: «Кто прилетел?» Грачев показал знаками, чтобы я шел к двери. Вскоре она открылась, бортинженер установил стремянку, и в проеме появился в шапке и пальто Анастас Микоян, за ним - недавно снятый Сталиным с должности министра путей сообщения, но назначенный руководителем группы советников при ЦК КПК Иван Владимирович Ковалев и сопровождавший их полковник-особист.[4] С Микояном я был знаком раньше и обрадовался, что прилетел именно он, доложил как положено. Анастас Иванович обвел взглядом безлюдный аэродром, автомобили без водителей и вдруг заинтересовался чем-то за моей спиной. Я обернулся - над стеной виднелось множество голов - это личный состав шести полков, жены и дети офицеров не справились с любопытством и пытались разглядеть, кто же прилетел.

Делегация разместилась в гостевом особняке. Все продукты и напитки они привезли в запечатанных контейнерах, особист сам готовил, моего повара отослали. Несколько следующих дней мне пришлось, переложив дела по руководству корпусом на начальника штаба, сопровождать Микояна по его настоянию на предприятия, военные объекты, в Порт-Артур к Белобородову. Заговорив о целях встречи с Мао Цзэдуном, Анастас Иванович поделился, что предстоит отговорить его от намерения в будущем освободить остров Тайвань, так как и сил у КПК для этого недостаточно, и СССР может быть втянут в войну с США[5]. Кроме того, речь на консультациях должна была пойти о проблемах государственного устройства будущей Китайской Народной Республики, о планах по разгрому чанкайшистов.

Перелет Микояна на встречу с Мао Цзэдуном я обеспечивал со своего КП. Самолет над Бохайским заливом сопровождал целый полк истребителей и две «Каталины». Радиообмен ограничивался только цифровыми кодами, означавшими проход определенных рубежей. Вдруг Грачев вышел на связь открытым текстом:

- Садиться не могу, знаки разложены неправильно. Что делать?

Планом предусматривалось, что над посадочным «Т» будет помещена горизонтальная линия а над ней треугольник. Китайцы поменяли линию и треугольник местами, да еще треугольник перевернули. Это могло означать и ловушку. Я лихорадочно решал, что же предпринять. Предложил Грачеву пройти над площадкой еще раз, посмотреть, стоят ли в саду машины и сколько их. О машинах мне было известно из шифровки. Когда Грачев доложил, что видит двенадцать автомобилей, я подтвердил, что это соответствует плану, и самолет совершил посадку. Однако напряжение еще долго не спадало. Сами консультации шли во временной резиденции ЦК КПК в поселке Сибопо и завершились успешно. Возвращалась делегация по тому же маршруту и с теми же предосторожностями.

В апреле на одном из аэродромов китайских ВВС, произошло ЧП: наш техник пошел ночью в соседнюю деревню, в темноте наткнулся на проволоку аэродромного ограждения, находившуюся под током, и погиб. По распоряжению Красовского тело для захоронения транспортным самолетом отправили в Дальний. В это время мне сообщили из разведотдела, что тем же самолетом вылетела жена Мао Цзэдуна Цзян Цин с дочерью Ли На и еще одной женщиной - как мне сказали, членом ЦК КПК, направлявшиеся в Москву на лечение. Об их прибытии даже мне сначала ничего не было известно, так как этот факт китайцы постарались скрыть от всех разведок. В этом не было ничего удивительного, поскольку в городе еще было полно агентуры чанкайшистов.

Когда дежурный по аэродрому доложил мне о посадке С-47, я немедленно выехал туда, но женщины уже исчезли в городе. По некоторым сведениям, они должны были разместиться в каком-то особняке, и вечером я на служебном большом черном "Бьюике" с водителем медленно колесил по пустынным улицам, на которых стояли богатые особняки, чтобы разыскать их. Интуиция не подвела, и в конце концов мы обнаружили всех троих выходящими из ворот виллы на тротуар. Машина притормозила, я открыл заднюю дверь и знаком показал на сиденье. Женщины были готовы к такому повороту событий, сели в машину, и мы помчались к штабу корпуса.

Ли На внешне показалась мне очень похожей на отца – Мао Цзэдуна – каким я знал его по фотографиям. Гостьи поселились на нашей вилле, через день за ними пришел самолет из Москвы. Багажа помимо маленьких сумочек с ними не было никакого. Чтобы скрыть китаянок от любопытных глаз, наломали огромный букет цветущей сакуры, я в летном обмундировании, шлеме, очках сел на переднее сиденье, жена - на заднее сиденье справа и букетом загородила окно, наши пассажирки скрылись в глубине салона. Так мы проехали по городу, и китайцы-полицейские, как ни пытались, отдавая мне честь, сунуть нос в машину, не смогли их разглядеть.

Благополучно усадив Цзян Цин в самолет, мы стали прощаться, и тут она произнесла длинную фразу, от которой наши переводчики пришли в полную растерянность. Тогда она улыбнулась и пояснила, что это благодарность за теплый прием, выраженная на древнекитайском литературном языке, так что переводчики могут его и не знать. Затем взяла у жены ее записную книжку и оставила в ней приглашение приехать в гости в Пекин. К сожалению, воспользоваться приглашением не удалось - надо было отпрашиваться у командования, да и строительство аэродромов требовало постоянного внимания.

Летом 1949 года в период крупного наступления НОАК на гоминьдановцев все соединения и части в Порт-Артуре были приведены в состояние полной боевой готовности. Исход гражданской войны уже был предрешен. Тогда же мне поступила шифровка от Молотова с распоряжением втайне от всех лично осмотреть полевой госпиталь Народно-освободительной армии и оказать его командованию необходимую помощь. Там же было указано точное место и время моей встречи с проводником.

Спрятав шифровку в сейф, я стал обдумывать план действий. Выполнять задание предстояло одному, поэтому, не раскрывая причин своего интереса, расспросил об особенностях организации и обустройства госпиталей нашего начальника медицинской службы. В назначенный день никому ничего не говоря я на «Кингкобре» приземлился на оперативном аэродроме километрах в 60 к северу от Дальнего и подрулил к стене одиноко стоящей усадьбы. Из дома, посасывая деревянную курительную трубку, вышел старый китаец с длинной бородой, за ним появилась женщина лет тридцати, у ее ног прижалось четверо или пятеро детей. Китаец еще в русско-японскую войну научился говорить по-русски, и был нами нанят, чтобы следить за состоянием аэродрома, представлявшего собой ровное обширное поле, покрытое твердым грунтом. Я зачехлил самолет, и в сопровождении китаянки и семенящих рядом с ней детей направился тропинкой к месту встречи с проводником. Наконец, вдали показались силуэты всадника и двух оседланных лошадей, одна из них предназначалась мне. Я верхом переправился через довольно глубокий канал, обозначавший границу ВМБ Порт-Артур, и дальше мы двинулись уже вдвоем. Мой провожатый несмотря на летнюю жару был одет в стеганые ватные штаны и куртку и за всю дорогу не проронил ни слова.

Спустя какое-то время перед нами появились древние крепостные стены, мы въехали в ворота и оказались среди грязных клетушек, до отказа заполненных больными, ранеными и изувеченными бойцами в замызганных бинтах. В проходах громоздились какие-то деревянные помосты, на них в огне и дыму бурлили громадные котлы с кашей. Просто ад какой-то. Все раненые держали в руках раскрытые брошюры и что-то непрерывно бубнили. Мой проводник, который неожиданно для меня довольно прилично заговорил по-русски, пояснил, что поскольку эти бойцы из-за ранений уже не смогут служить в армии, им предстоит работа в партийных и государственных органах нового Китая, поэтому сейчас они усиленно изучают историю ВКП(б), переведенную на китайский язык.

К вечеру я вернулся в Дальний, где мое неожиданное исчезновение уже многих обеспокоило. Доложил телеграммой Молотову о выполнении задания и предложил выстроить современный госпиталь НОАК в Дальнем, выбрав для него удобное место в прибрежной зоне. Этот госпиталь существует, насколько мне известно, и сейчас.

Доводилось выполнять и другие задания разведки. Так, мне поступила шифровка, в которой предписывалось принять группу китайских офицеров, среди которых находился и начальник штаба ВВС, с которым у нашей разведки уже была проведена работа. Во время банкета предписывалось, как авиатору, сесть рядом с ним по левую руку, и когда он опьянеет, из левого кармана куртки незаметно взять секретный справочник по аэродромам Китая. Китайцы долго не пьянели - глотали какие-то серые шарики, и хмель у них сразу проходил. В конце концов справочник я забрал. При подробном изучении оказалось, что сведения в нем содержались действительно ценные, и это был экземпляр за №2. Я даже пожалел начальника штаба: выходило, что он свой экземпляр отдал, ведь №1 должен был быть у командующего ВВС.

В Дальнем в моем распоряжении находился разведывательный вариант Ил-12 с дополнительными баками в крыле. На нем удавалось долететь без посадки из Дальнего до Свердловска. Как-то поздней осенью я вылетел в Москву на подведение итогов за год, при этом меня просили взять на борт попутчиков - в Хабаровске начальника сахалинского управления КГБ, в Иркутске - иркутского. После Красноярска я уже порядком устал и передал управление экипажу, а сам пошел вздремнуть в салон. Привалился к борту, запахнул шинель и скоро заснул. Не знаю, сколько прошло времени, вдруг во сне во всех деталях я пережил случай, который имел место в моей жизни. Однажды во время Оппельской операции на КП И.С.Конева я руководил по радио штурмовкой переднего края немцев. Место было неудачное, из траншеи цели не видны, и тогда я с микрофоном вылез на бруствер в полный рост. Вокруг грохот, стрельба, разрывы. Внизу боец крутит ручки электрогенератора для питания радиостанции. Конев находился прямо подо мной и увидел то, что я в горячке боя не замечал: немецкий снайпер уже сделал по мне несколько выстрелов. Иван Степанович резко сдернул меня вниз, я рухнул в траншею, ударился о стенку, выронил микрофон и тотчас вскочил возмущенный: «В чем дело?» Тогда Конев показал на две свежих пулевых дырки в полах моей шинели. Позже в Берлине я точно также стащил его с крыши здания «Телефункен», когда начался обстрел.

Увидел я все это снова во сне, и в момент падения в траншею проснулся с плохим предчувствием, которое меня не обмануло: наш самолет падал, в борт как снаряды били куски льда, сорванные с обледеневших винтов, с багажной полки на меня сыпались вещи. Я бросился в кабину, занял командирское кресло и полагаясь только на свои ощущения выровнял самолет. Мои пилоты были еще совсем молодыми, «задом» самолет не чувствовали, и когда полностью обледенело крыло, лобовое стекло, отказали регуляторы шага винтов, растерялись.

Нашли перочинный нож и через форточку проскребли полоску на лобовом стекле. Облачность была густая, отяжелевшая от налипшего льда машина продолжала снижаться, винты замерзли в затяжеленном положении, обороты моторам увеличить не удавалось. Я спросил штурмана, где мы. Он ответил, что уже над Новосибирском. Я ужаснулся: упадем на город. Вдруг снизу потемнело – это мы вышли под облака на высоте примерно 25 метров от земли. Самолет ударился о макушки елей, от сильного толчка восстановилась работа гидросистемы, моторы взвыли, мне удалось отрегулировать винты, довернуть над Ельцово и сесть с прямой на Верхний аэродром. Почти неуправляемый «Ил» остановился всего в десятках метров от ангаров. Иркутский особист потерял сознание и его увезли в госпиталь, сахалинский поехал дальше поездом. Как позже выяснилось, в этот день из-за погоды в Сибири произошло сразу несколько авиакатастроф.

В 1949 году 7-й БАК был реорганизован в 83-й смешанный авиакорпус.

Наконец, все аэродромы на Ляодуне были введены в строй. Тут мне вручили приказ о зачислении на учебу в Академию Генерального штаба, где занятия начались уже две недели назад, и 1 января 1950 года я отправился в Москву. Оказывается, подписан он был давно, но Красовский придержал до полного завершения строительства. По возвращении из Китая за выполнение обязанностей мне вручили Орден Красного Знамени.

Вместо меня в корпус был назначен выпускник Академии Генерального штаба Герой Советского Союза генерал Рыкачев Ю.Б. На вилле его ожидало открытие: в подвале, который я за два года так и не удосужился осмотреть, он обнаружил триста бутылок коллекционного французского вина, оставшегося еще от японского хозяина. А мы сколько раз гостей принимали - жена всегда сама прекрасно готовила и угощала - и они всегда сокрушались, что под такую закуску спиртного у нас в доме нет совершенно.

Дальнейшая судьба корпуса сложилась так: в 1950 году 179-ю бад переподчинили авиации Тихоокеанского флота, но базировалась она на прежнем месте. 860-й бап стал 1540-м мтап. Тогда же шад вывели в СССР. Когда в Саньшилипу разместили полк МиГ-15, минно-торпедный авиаполк перевели на аэродром Цзиньчжоу. Два полка (истребительный на Ла-9 и смешанный на Ту-2 и Ил-10) в 1950 году перебазировались в Шанхай и несколько месяцев обеспечивали воздушное прикрытие его объектов.

В 1955 году корпус выведен из Китая, при этом вся техника и вооружение были безвозмездно переданы ВВС НОАК. Ту-2 служили в Китае до 1982 года, Ил-10 до 1972 года. Участвовали в боях с гоминьдановцами в 1955 году. Сейчас в Музее авиации Китая под Пекином хранятся по меньшей мере четыре Ту-2, три Ил-10, по одному Ла-9 и Ла-11 из числа самолетов 83-го САК.

---

[1] Окончательно советские войска покинули Китай в мае 1955 года.

[2] Афанасий Павлантьевич

[3] Вероятно, Локхид F-5 Лайтнинг

[4] Об этих консультациях - в воспоминаниях И.В.Ковалева. "Комсомольская правда", от 10 декабря 1991 года.

[5] Много позднее в Новосибирске мы с Микояном возвращались к этому разговору, меня интересовало, почему этот факт не был отмечен в мемуарах и вообще считается, что вопрос о Тайване тогда не обсуждался.